Изучение истории давно следовало бы сделать обязательным элементом повышения квалификации чиновников всех рангов. Со сдачей экзаменов. А то порой создается впечатление, что школьный курс они как-то выборочно проходили, если проходили вообще. Сейчас не знать историю — себе дороже во всех смыслах. Наш уважаемый автор Борис Николаевич Григорьев не только показывает читателям «как было», но и как то, что было, воспринималось во времена давно минувшие. Второе не менее важно, чем первое. Было время, когда дипломатическая служба по уровню риска опережала военную, когда от поведения одного отдельно взятого представителя империи могло зависеть очень многое. И требования к таким представителям были высоки. Можно ли назвать данное положение элитарностью? В какой-то степени, несомненно. И еще одно важное обстоятельство: король Густав III затевал очередную войну с Россией, чтобы упрочить свою собственную власть, которая была заметно ограничена в Швеции на тот момент. При этом попытки заявить, что, дескать, к шведскому народу русские вопросов не имеют, ничего не изменили. Шведскому народу пришлось все разъяснять на поле боя, особо не заботясь более о сохранении его численности. И помогло. На некоторое время. О дальнейших выводах деликатно умолчим, предоставив слово автору статьи, а право делать выводы — читателям.
К истории русско-шведской войны 1788 года
Б.Григорьев
Источник: статья историка Я.К. Грота «К истории шведской войны в 1788 году», опубликованная в журнале «Русский архив» том XI за 1869 год. Известный русский историк Яков Карлович Грот (1812-1893) для написания своей статьи воспользовался шведской книгой Барфуда ”Märkvärdigheter rörande Sveriges förhållanden 1788-1792, Sthlm.1846”.
О своей подготовке к войне с Россией король Швеции Густав III сообщил датскому посланнику в Стокгольме графу Ревентлову, а тот конфиденциально сообщил об этом русскому коллеге графу А.К. Разумовскому.
Андрей Кириллович среагировал незамедлительно: 5 (16) июня 1788 года он подал королю резкую и оскорбительную[1] ноту, в которой напомнил о том, что он — монарх конституционный, что власть его ограничена риксдагом, и что Россия враждебного чувства к шведскому народу не испытывает. Таким образом, Разумовский как бы отделил агрессивного короля от дружелюбного народа[2].
12 (23) июня министр иностранных дел граф Оксеншерна в ответной ноте заявил, что Разумовский уже не может исполнять обязанности посла России и должен покинуть Швецию. Разумовский ответил, что без приказа Екатерины II он не сдвинется с места. И не сдвинулся. Не допущенный более ко двору, он гулял по улицам Стокгольма, видел приготовления шведов к войне, вежливо разговаривал с офицерами и «нарочно стал показываться на гульбищах и в других местах, где собиралась публика».
Начались уже боевые действия, а Разумовский по-прежнему сидел в Стокгольме, поддерживал контакты с оппозиционной королю партией[3] и продолжал показываться на «гульбищах» и всячески вредить королевству. (По мнению шведского автора, Разумовский был один из тех послов, которые нанесли наибольший вред королевским интересам). Наконец, 11 августа Андрей Кириллович погрузился на «прекрасно устроенную яхту», в то время как его многочисленные сотрудники разместились на двух казённых судах, и отправился в Любек.
Кстати, одновременно с посольскими Швецию покидали русские купцы, занимавшиеся в Швеции довольно прибыльной торговлей и проявлявшие, по словам шведа, недовольство действиями Разумовского, спровоцировавшего, по их мнению, ненужную войну со шведами.
В это время (14 июля) его шведский визави барон Фредрик фон Нолькен[4] эвакуировался домой через Польшу. Найти судно, которое могло бы доставить его из Кронштадта в Стокгольм, не удалось, а потому шведскому посольству предстояло сделать утомительный путь по суше. Соотечественники обвинят его потом в том, что он снабжал Стокгольм ложными сведениями, представляя Россию слабой военной державой и внушая Густаву III излишнюю самонадеянность. (Ну, это не только у шведских патриотов такие манеры — прим. Ред.)
Разумовский продолжал портить нервы шведам. Сославшись на противный ветер, он имел наглость остановиться на некоторое время в Висбю (о-в Готланд) и разгуливал по городу, рассматривая важные оборонительные укрепления. Шведы предложили ему в «гиды» артиллерийского офицера, но граф с возмущением отверг «этот конвой» и попросил губернатора Готланда разрешить ему одному проехаться по всему острову. Это переполнило чашу терпения жителей острова, они окружили дом, в котором граф остановился, и пригрозили сжечь его вместе с обитателями.
Данный инцидент ускорил отплытие яхты, и 26 августа она бросила якорь в Карлсхамне, но там посол вёл себя, по мнению шведов, вполне благоразумно. Пока чинили яхту, Разумовский пользовался гостеприимством жителей города, где губернатором был представитель партии «шапок», сочувствовавшей политике России. 3 сентября яхта взяла курс на Любек, откуда Разумовский отправился в Вену.
Оставив дипломатов в покое, Барфуд, а вслед за ним и Грот, сосредотачивает своё внимание на проблеме военнопленных.
1 сентября в Стокгольм привезли 980 человек русских пленных – «все рослые, дюжие ребята». Швед пишет, что это были офицеры, матросы и солдаты с эскадры, предназначавшейся для экспедиции в Архипелаг (Средиземное море), (использованной в июле для морского сражения со шведами при Гогланде, Б.Н.) — «цвет русских морских сил». Их отвезли в Хагу, северное предместье столицы и поселили в бараках. Пленных употребили на работах в парке за 4 шиллинга в день. В свободное от работы время они плясали и пели, развлекая шведскую публику. Королева Швеции восхитилась их выступлениями и подарила им 100 риксдалеров, с умилением пишет Барфуд.
Оставив дипломатов в покое, Барфуд, а вслед за ним и Грот, сосредотачивает своё внимание на проблеме военнопленных.
1 сентября в Стокгольм привезли 980 человек русских пленных – «все рослые, дюжие ребята». Швед пишет, что это были офицеры, матросы и солдаты с эскадры, предназначавшейся для экспедиции в Архипелаг (Средиземное море), (использованной в июле для морского сражения со шведами при Гогланде, Б.Н.) — «цвет русских морских сил». Их отвезли в Хагу, северное предместье столицы и поселили в бараках. Пленных употребили на работах в парке за 4 шиллинга в день. В свободное от работы время они плясали и пели, развлекая шведскую публику. Королева Швеции восхитилась их выступлениями и подарила им 100 риксдалеров, с умилением пишет Барфуд.
Среди военнопленных находился гардемарин Иван Петрович Бунин, служивший на одном из фрегатов, вышедших из Ревеля и оставивший свои воспоминания. Фрегат попал в густой туман, а когда туман рассеялся, то русские обнаружили, что оказались посреди шведской эскадры. После непродолжительной перестрелки фрегат сдался вместе со своим экипажем. Бунина с товарищами отвезли в крепость Свеаборг и заключили в каземат, где он лежал на соломе и получал пищу через отверстие в потолке. На четвёртые сутки свеаборгский комендант от имени короля извинился за плохое содержание офицеров, после чего пленных перевезли в Стокгольм на яхте Густава III. По прибытии в Швецию король распорядился устроить Бунина и его товарища на учёбу в Уппсальский университет. Учиться в шведском заведении по незнанию языка оказалось невозможным (французским языком офицеры не владели), но назначенное королём содержание в 900 риксдалеров в месяц за ними сохранили. На родину пленные возвратились через два с половиной года по окончании войны.
Барфуд признаёт, что обращение со шведскими пленными в России было тоже «человеколюбиво». После некоторых попыток бегства из плена шведов из Петербурга переместили во внутренние губернии. Швед пишет, что среди военнопленных находились два графа братья Вахтмейстер, служившие на корабле «Принц Густав» во время Гогландского сражения. Я.Грот пишет, что у нас одного из них ошибочно считали адмиралом, в то время как один из них, Ханс Йоханн, был капитаном судна, а другой, Клас – подполковник и начальник авангарда. Последний в сражении поднял вице-адмиральский флаг, что и послужило причиной ошибки.
Интересно, что война между Россией и Швецией шла полным ходом, а объявления войны не последовало. Густав III по прибытии в Финляндию отправил к русскому двору в Петербург капитана де-ла-Миля с ультиматумом, который 12 июня был передан вице-канцлеру И.А.Остерману (1725-1811). Ультиматум по своему содержанию содержал мыслимое и немыслимое с явным прицелом на то, чтобы он быть отвергнутым. И в самом деле: Россия должна была а) вернуть финские земли, полученные по Ништадтскому и Обовскому трактатам; б) примерно наказать своего посла Разумовского; в) принять посредничество Швеции в мирных переговорах с Турцией и отказаться от Крыма; г) отозвать из Балтийского моря свой флот и разоружить его и д) отозвать свои войска из Финляндии.
Ответ Екатерины II на все эти требования был логичным и ясным – «нет».
Тогда король разослал во все европейские столицы декларацию с обвинениями «агрессивной» России, нарушающей спокойствие его мирного королевства. Петербург тоже не остался безмолвным и обвинил Швецию во вмешательстве в лифляндские и курляндские дела, что было чистой правдой.
Автором российского ответа Барфуд считает вице-канцлера Остермана, «имевшего счастье» в последние годы правления Елизаветы Петровны быть послом России в благословенной Швеции и тоже причинившего Швеции «немалые беды». (Шведам почему-то никак не могли понравиться русские послы: что ни посол – то беда для королевства! Б.Г.) «В этом», — говорит Барфуд, — «явно выражается озлобление графа Остермана против шведского королевского дома». Будучи послом, продолжает утверждать швед, Остерман овладел партией «шапок» и принудил двор …отдаться в руки «шляп». По его же проискам риксдаг 1765 года принял вредные постановления, которые так расстроили горную и мануфактурную промышленность королевства, что несколько тысяч рабочих были вынуждены искать убежище в России, где они много способствовали горному делу России. С тех пор русское железо стало конкурировать со шведским.
Что ж скажем мы теперь: шведы и тогда искали причины своих бед в происках России, вместо того чтобы обратить внимание на назревавшие в королевстве проблемы. За что и поплатились, попав на обочину истории и превратившись во второстепенную страну. Так что «наполеоновские» замашки Густава III образца 1788 года были одним из последних актов этого неизбежного процесса.
[1] Напомним, что эта оценка принадлежит шведскому автору Барфуду.
[2] Старая, со времён Ништадтского мира, линия, принятая Петербургом в отношении Швеции.
[3] К этому времени Густав III уже произвёл государственный переворот и стал самодержавным монархом.
[4] Нолькены на протяжении десятилетий занимали ведущие места в шведском МИДе.