Французы-оккупанты в 1812 году (Продолжение, глава «Французы в Белоруссии»)

Это третий по счету фрагмент очерка Б.Н. Григорьева, с содержанием которого читатель может ознакомиться в разделе «Рецензии». Там имеется оглавление, ссылки на отдельные главы активны и позволяют быстро отыскать читателю необходимый фрагмент. Однако, мы настоятельно рекомендуем читать текст последовательно и весь.

Французы в Белоруссии

Армия уходила на восток, преследуя отступавших русских и постепенно таяла. Главный урон, наносимый личному составу полков и эскадронов, причиняли не военные столкновения с противником, а катастрофическая нехватка продовольствия и фуража, а также болезни и дезертирство.  Как вспоминал Пьон де Лош, между Вильно и Витебском каждый полк французской армии должен был заботиться о пропитании сам. «Едва достигали бивака, как армия рассыпалась в поисках провианта», — пишет он. – «Солдаты приносили рожь, муку, но никогда им не удавалось раздобыться хлебом… Благодаря отнятым у поляков быкам и коровам,…в мясе у нас недостатка не было». Добавим, что такой порядок самообеспечения действовал в ходе всего русского похода.

Лейтенант Леглер подробно описывает, как он и его солдаты в конце июля 1812 года участвовали в такой мародёрской операции. Операция проходила согласно официальному приказу сверху. Первым делом Леглер наткнулся на поместье какого-то барона, но там уже похозяйничал другой мародёрский отряд, так что поживиться практически было уже нечем. Тем не менее, Леглер отправился в дом к барону и застал его в самом мрачном настроении. На требование дать продовольствие барон ответил, что у него уже всё забрали. Леглер не удовлетворился таким ответом и сказал, что должен прибегнуть к обыску, и тогда барону может не поздоровиться.

«Благодаря этой угрозе», — пишет Леглер, — «моим людям дали немного хлеба, варёной говядины и водки. Между тем гренадёры нашли в сараях двенадцать мешков зерна». Поскольку больше его солдаты у барона не нашли, Леглер попросил назвать ему другую усадьбу, в которой они могли бы разжиться провизией. Барон оставил эту просьбу без ответа. Это совсем не понравилось бравому вояке и он начал угрожать хозяину и его жене репрессиями и более дотошным обыском усадьбы. Только после этого барон назвал находившуюся поблизости усадьбу своего друга.

Прежде чем отправиться в эту усадьбу, необходимо было найти проводника – в том лесном краю французы ориентировались очень плохо. Но никто из дворни или слуг барона не захотел выступить в этой роли, и тогда пришлось схватить и принудить силой хозяйского повара. Он предпринял попытку убежать, но его поймали и связали полученной у барона верёвкой. Но и это было не всё: предусмотрительный Леглер оставил у барона сержанта Каа и двух солдат и приказал им, в случае невозвращения экспедиции из усадьбы его друга к шести часам вечера, арестовать барона и сдать его в лагере, где он подвергнется расстрелу.

Напуганный барон бросился на колени перед связанным поваром и стал умолять его помочь французам и довести их до места и обратно, на что тот дал твёрдое обещание. «Это приказание, данное мною моему унтер-офицеру, покажется читателю бесчеловечным», — пишет спустя много лет Леглер, — «но пусть он подумает, в каком положении был я сам, не зная, где и как я встречу врага, и найду ли я потом дорогу в лагерь». Вот такая «железная» логика: я пришёл завоевателем в чужую страну, и гарантом моей безопасности должен был стать неповинный мирный житель. Риск своей военной профессии француз без зазрения совести переложил на постороннего. «Эта угроза принесла нам самые лучшие плоды», — самодовольно заключает он описание эпизода.

Второй барон оказался уступчивым и сговорчивым и, по словам Леглера, милым человеком. Он безропотно  открыл все амбары и предложил французам самим забирать, что понравится. А потом даже угостил офицеров ужином и рассказал, где примерно располагались ближайшие русские части. Из усадьбы мародёры выезжали на 20 гружёных телегах, а когда Леглер показал хозяину пойманного по дороге коня, тот сразу же снабдил его отличной английской уздечкой и новым седлом. Ну, до чего же милый барон попался! Впрочем, Леглер тоже не остался в долгу. Он подарил барону какую-то ненужную ему серебряную ложку и посоветовал ему понадёжнее припрятать ценности и провизию: ведь после него могут появиться и другие мародёрские отряды.

И точно: на обратном пути Леглеру встретился французский офицер с солдатами и попытался заявить свои права на часть награбленной провизии. Но Леглер стоял твёрдо, а его гренадёры в любую минуту были готовы пустить в ход оружие. Что если бы Леглер и его солдаты были убиты своими, а не русскими и бедный барон-заложник стал бы жертвой безобразнейшего поведения хвалёной дисциплинированной Великой армии, которая ещё на подходе к Москве постепенно стала опускаться и превращаться в неконтролируемый никем сброд?

Леглер поспешил поскорее унести ноги от гостеприимной усадьбы. Скоро ему встретился ешё один отряд мародёров, направлявшийся к «милому барону». Когда спустя несколько минут Леглер оглянулся назад, то увидел, что в том месте, где стояла усадьба, к небу поднимаются клубы дыма слышны выстрелы и крики. «Несомненно, французы не найдя больше ничего в усадьбе, подожгли её – месть, которая часто приводилась в исполнение второй шайкой мародёров», — заключает Леглер. Нет сомнения, что будь он вместе со второй шайкой, он поступил бы точно также.

Когда Леглер вернулся на усадьбу первого барона, то он застал там печальную картину: там уже побывали «вторые» и «третьи» шайки мародёров, которые  перевернули в усадьбе всё вверх дном и угнали весь скот в количестве 300 голов. Кстати, заложничество для барона оказалось спасением: его прибывшие потом мародёры  хотели с ним расправиться, но сержант Каа, слава Богу, знал своё дело и спас ему жизнь. Баронесса с двумя плачущими детьми бросилась Леглеру в ноги и умоляла оставить для её детей хотя бы одну корову, иначе они погибнут с голода. Леглер, как настоящий француз, проявил великодушие: он не пожалел отдать баронессе целых шесть (чужих!) коров и в придачу – шест  телят. Их упомянутый повар тотчас погнал подальше в лес, чтобы понадёжнее спрятать их от благодетелей. Более того, совесть-таки заела Леглера, и он вернул барону взятые раньше 12 мешков с зерном. «Я думал при этом: обязанность христианина – самому жить, давая возможность жить и другим», — комментирует этот эпизод автор мемуаров.

Сразу после Вильно резко увеличилось число дезертиров, многие раненые и больные после выздоровления предпочли в строй не являться, а следовали за армией, промышляя в основном грабежами и воровством.

Замойский приводит такой эпизод: лейтенант Куанье в июле получил приказ привести колонну из 700 отставших от 3-го корпуса солдат на соединение со своими частями.  133 испанца на глазах у Куанье дезертировали, а когда лейтенант попытался их вернуть, дезертиры встретили его ружейными залпами. С помощью вызванного на помощь отряда дезертиров изловили, а потом Куанье заставил их тянуть жребий для получения наказания. Только расстреляв половину сбежавших, он сумел восстановить в колонне порядок и дисциплину. При подходе к Смоленску и Москве количество такого околоармейского сброда зашкалило и превысило все разумные пределы (до 30.000 человек), только Наполеон делал вид, что ничего не происходит, а генералы, желая угодить ему, всё время завышали размеры личного состава своих частей. 

Весь тыл Великой Армии представлял собой дезорганизованную массу, занимавшуюся в основном поборами и грабежами оккупированных районов и вызывая ненависть населения. «Шайки дезертиров из разных частей и всевозможных национальностей, обычно под предводительством какого-нибудь француза, обустраивались в усадьбах немного в  стороне от главной дороги, обменивая добрую волю местных на защиту, и занимались пиратством на и вокруг главной транспортной магистрали», — сообщает Замойский. Генерал Рапп, ехавший из Данцига в ставку Наполеона под Смоленском, при виде тылов пришёл в ужас. Великая Армия представляла, по его мнению, больше военного мусора, нежели какая-нибудь разгромленная армия. Эшелоны новобранцев, шагавшие из Европы, не добирались до цели и утрачивали всякий боевой дух. Многие из них, как и свежие кони из Франции и Германии и крупный рогатый скот, кончали жизнь на пыльных обочинах Белоруссии и Смоленщины. «С момента нашего выхода из Вильно, в каждом селе, в любой деревне попадались солдаты, покинувшие армию под разными предлогами», — свидетельствовал  принц Вилгельм Баденский, побывавший в сентябре в гостях в корпусе Виктора.

Ниже мы приводим выдержки из книги Тараса А.Е. «1812 год и трагедия Беларуси». Книга написана с явно националистических и антирусских позиций, но в то же время содержит целый ряд фактов и документов, и потому привлекла наше внимание[1]. В трудах русских и советских историков Белоруссия как составная часть оккупированных Наполеоном территории никогда не рассматривалась, поскольку ни в административном, ни в этническом смысле она в то время ещё не существовала. Труд Тараса – это попытка задним числом создать конструкцию, которой в природе не было.

ОТ РЕДАКЦИИ:

Борис Николаевич имел в виду вот эту книгу:

Б.Н. Григорьев далее приводит выдержки из текста Тараса, принятым у серьезных людей образом указав источник заимствования и обозначив цитирование. Сам же Тарас имеел обыкновение свои источники не указывать, что вызывает у профессиональных историков законные вопросы. Председатель Русского исторического общества П. П. Александров-Деркаченко в рецензии на цитируемую книгу отметил: ««Особенно досадной представляется ситуация, когда отсутствие точных ссылок не позволяет проверить важные статистические данные; так и остаётся неясным даже то, взята ли соответствующая информация из источника напрямую или же она представлена после пересчёта» Мы сознательно не приводим более жесткую критику работ Тараса, но его личную оценку самого себя как ярого антисоветчика, наверное, упомянуть все же уместно. Далее снова текст Б.Н. Григорьева.

Тарас главу о бесчинствах французов начинает с Минска, считая его, очевидно, за столицу Беларуси (так у Тараса в тексте). Он сообщает, что Минск был оставлен русским войсками в  большой спешке, и выполнить профилактические мероприятия по вывозу или уничтожению запасов продовольствия и ценностей нерасторопной администрации города не удалось. К тому же многочисленная полонизированная чиновничья и помещичья шляхта ждала «освободителей» и саботировала указания губернатора города П.М. Добринского. Войскам маршала Даву попали, таким образом, и казённое имущество (614 кг пороха, лазаретное имущество), и большие запасы продовольствия (120 тонн муки и много овса). Ещё хуже было в Могилёве: там никто не ждал французов, и их вход в город был полной неожиданностью.

Тарас А.Е. утверждает, что Наполеона якобы ждали и белорусские крестьяне, надеясь, что с ним придёт освобождение от крепостного права. 

Французские части Даву вошли в Минск 25 июня/7 июля. 13 июля Даву назначил т.н. Комиссию временного правительства и 24 продовольственных комиссаров. Председателем КВП стал князь Михаил Пузына, а её членами стали местные польские дворяне. Первым военным губернатором Минска был назначен генерал Барбу-Негрэ, а потом его сменил поляк генерал Николай Брониковский. КВП сразу организовала продовольственные комиссии в уездах. Католический епископ Минска Якуб Дедерко провозгласил во время службы: «Сокрушились московские кандалы. Попадаем мы в сладкое царство Наполеона».

В «сладком царстве» двух княжеств — Литовского и Белорусского — Наполеон сразу начал создавать местную армию и организовывать набор рекрутов в неё. Срок службы в армии был определён для них 6 лет. Скоро были сколочены 5 пехотных и 5 уланских полков, 1 гвардейский полк плюс 6 егерских батальонов, национальная гвардия и жандармерия — чтобы всё было, как во Франции. Офицерами в них были, конечно же, поляки. Крещение в бою эти воинские части получили в столкновениях с армией адмирала Чичагова.

Тарас А.Е. на многочисленных примерах показывает, каким оказалось на практике «сладкое царство Наполеона».

Отступая на восток, российские войска успевали сжечь если не все склады с продовольствием и фуражом, то большинство из них. И хотя до применения тактики выжженной земли, как в своё при нашествии армии Карла XII не доходило, но, тем не менее, эти меры сказались на снабжении фуражом и продовольствием французской армии. Полковой врач вюртембержец Генрих Роос писал своим родственникам: «Русские позаботились о том, чтобы после них ничего не осталось».

Поэтому французам и их союзникам пришлось с самого начала использовать метод реквизиций. Вдобавок, Наполеон забыл сообщить своему воинству, что территория бывшего Великого Княжества Литовского — дружественная область. Если бы такое предостережение было сделано, пишет Тарас, изъятие продовольствия и фуража у населения приобрело бы определенный порядок. «Но этого не произошло, поэтому реквизиции с самого начала оказались открытым грабежом», — заключает он. Но этого не произошло, скажем мы, потому что это и не могло произойти по определению. Так что сразу после перехода русской границы солдаты бросились искать повсюду провиант для себя и корм для лошадей.

Тарас пишет:

«Избы крестьян и другие деревянные строения они разбирали для костров, на которых готовили пищу. Виленский помещик Эйсмонт так вспоминал первые дни войны: ˮВойска, заняв окрестности города, истребили тотчас прилегающие к нему обывательские дачи… забирая всякую провизию, скот, лошадей, движимое имущество, истребляя двери, окошки и мебель, находившиеся в строениях; а для завершения крайнего разорения, кавалерия, запасшись косами, скосила всякого рода дворовый и крестьянский хлеб для корма лошадей»

…С июля и до ноября 1812 года почти вся Беларусь была занята французскими войсками. Исключение составляли северо-восток Витебской губернии и район Бобруйска.

На первых порах была предпринята попытка осуществлять здесь заготовки провианта и фуража подрядным способом, но она не увенчалась успехом из-за недостатка наличных средств…В результате всё, что требовалось войскам — продовольствие, фураж, транспорт, теплая одежда и т. д., — добывалось путем реквизиций, нередкое применением вооруженной силы. Вот что записали российские следователи на допросе пленного французского солдата: ˮХлеба у солдат нет, а берут его грабежом и реквизицией, люди часто терпят голод, лошади довольствуются подножным кормом… От обывателей ничем французы не пользуются оттого, что на всей дороге, где они за нами проходили, жителей нигде почти нет, что везде забрано всё русскими…ˮ

Когда французские войска входили в губернские города, первое, что слышали жители, это требование поставок продовольствия в крупных размерах. Войдя в Гродно, брат Наполеона Жером (он же король Вестфальский) потребовал для своей группы войск полмиллиона порций хлеба, говядины и водки. Он приказал забрать не только все продовольствие из магазинов (складов), но и все зерно, найденное в шести помещичьих имениях.

В Лепеле французские фуражиры нашли и немедленно конфисковали хлебный магазин, где хранилось 750 мешков муки и 327 тонн сухарей.

Вступив в Могилёв, маршал Луи Даву в обращении к жителям, собравшимся на рыночной площади, сразу потребовал обеспечить его корпус хлебом и говядиной и распорядился, чтобы все горожане пекли для его войск хлеб из своих зерновых запасов».

Данные о действиях оккупантов, приведенные выше Тарасом, согласуются и с другими источниками, которые мы приводим здесь. Организация французами административных органов на оккупированных территориях нисколько не смягчили оккупационный режим, потому что, по Тарасу, «поборы отдельных воинских частей (особенно проходящих) не прекращались на протяжении всей войны».

Тарас пишет далее:

«Понимая непопулярность реквизиций среди населения, власти нового Великого княжества Литовского пытались использовать патриотические чувства местного населения. Например, 4(16) июля Комиссия Временного правительства Минского департамента распространила специальную прокламацию:

«Французские и союзные войска вступили на нашу землю с целью освободить нас от русских, эти войска многочисленны, действия их, руководимые гением Великого Императора Наполеона, стремительны и сильны. Вашею главною заботою должно быть старание о снабжении их всем необходимым. При войсках образованы из пользующихся доверием поляков комиссары, обязанные сопровождать французские отряды и имеющие право обращаться к вам со всякими требованиями, относящимися к удовлетворению потребностей войск. Спешите как можно скорее выполнять все назначенные ими сборы. Равно беспрекословно выполняйте все обращаемые к вам требования французских властей, повсеместно, где бы ни находилась французская армия».

Где в этой прокламации автор нашёл апелляцию к патриотическим чувствам населения, нам совсем не понятно. Тон прокламации высокомерен, безапелляционен и резок: главная забота населения – снабжение французов; слушайтесь французских продовольственных комиссаров и спешите «беспрекословно» выполнить их «всякие» требования. Всё это больше похоже на ультиматум.

Цитируем Тараса:

«…9 (21) июля продовольственный отдел Минской комиссии утвердил и разослал во все дистрикты своего департамента инструкцию о сборе продовольствия и фуража для Великой армии, пообещав, что ˮвсе это зачтётся в счет других повинностейˮ. Инструкция ориентировала население на немедленное включение (ˮне теряя ни одной минутыˮ) в процесс заготовок. Ее составители выразили уверенность, что среди жителей департамента существует ˮдобровольное стремление… к принесению ожидаемых жертвˮ, но вместе с тем предостерегали: ˮ…тем не менее, каждый должен иметь в виду и те неприятные последствия, которые могут ожидать его за медленность в помощи делу общего избавления…Если с некоторых бедных жителей невозможно взыскать причитающиеся на их долю поставки, то недочет должен быть переложен на более зажиточных, за что впоследствии им будет дан справедливый расчетˮ».

Вот так: не теряя ни одной минуты, спешите удовлетворить запросы непрошенных пришельцев, а если промедлите – будут «неприятные последствия». И демагогическая фраза о том, что за бедных должны расплачиваться более зажиточные. Впоследствии, мол, всё справедливо учтём. Французы, вероятно, держали белорусских и литовских крестьян за дураков, а потому даже не затруднялись скрывать своё лицемерное хамство.

«13 (25) июля в дистрикты были направлены раскладочные ведомости на поставки провианта и фуража», — пишет Тарасов. – «Так, Борисовский уезд, имевший 46.590 душ мужчин, податного населения, должен был поставить 2306 бочек ржаной муки, 415 бочек ячменной крупы, 4604 бочки овса, сена и соломы по 52.316 пудов (837.056 кг) каждого продукта, водки 14.526 гарнцев (3.050.460 л), соли 875 пудов (14 т), 1725 волов. Сдавать продовольствие требовалось самого лучшего качества: ржаную муку мелкого помола и чистую, хорошо просеянную, волов— из лучших и более жирных, ˮ…ибо не годится потчевать всякою завалью армию, которая приносит нам возвращение Отечестваˮ…

…Местные органы власти Великого княжества Литовского (т.е. польские шляхтичи, Б.Г.) стремились добросовестно выполнять требования новых властей. Главный интендант Великой армии генерал-лейтенант граф П.А. Дюма в письме минскому губернатору генералу Николаю Брониковскому от 1 августа сообщил, что Наполеон похвалил минскую администрацию за ее работу по заготовке продовольствия для французской армии: ˮЕго Императорское Величество очень доволен администрацией Минского департамента ввиду того, что она, несмотря на прохождение многочисленных корпусов армии, сумела изыскать способы устроить магазины и снабдить их всем необходимымˮ.

Однако вследствие огромной численности наполеоновских войск, несоизмеримой с возможностями страны, а также ввиду сокращения запасов зерна и фуража перед войной из-за содержания и реквизиций двух российских армий, французская система заготовок с самого начала превратилась в безжалостную эксплуатацию ресурсов края. В этом смысле власть французов была ничуть не лучше власти русских[2]. Часто реквизиции являлись просто грабежом, особенно со стороны заготовительных команд отдельных воинских частей.

8 (20) августа Комиссия Временного правительства ВКЛ под предлогом якобы хорошего урожая, собранного в текущем году, приняла решение учредить в губернских и поветовых городах запасные провиантские магазины, куда надлежало поставить с каждого крестьянского ˮдымаˮ под видом добровольного пожертвования по 2 осьмины ржи и овса, по 2 гарнца круп ячменных или гречневых и гороха, по 2 пуда сена и соломы. И всё это нужно было сделать до 1 октября.

Тогда же жителей Минского департамента обязали, кроме натуральных поставок, заплатить по 91,5 злотых (1 рубль 42 копейки серебром) с души, что составляло около 539.000 рублей серебром. Реквизиции приобрели чудовищные размеры. Только в августе по всем беларуским[3] губерниям подлежали реквизиции 33 тысячи пудов зерна (528 т), 10 тысяч пудов овса (160 т), 4,5 тысячи пудов сена (72 т), 53 тысячи голов скота.

В связи с намерением провести зиму в Москве, Наполеон декретом от 1 (13) сентября приказал создать сеть резервных магазинов. Для этого вводилась новая реквизиция, которая распространялась на все департаменты ВКЛ, а также на Витебскую, Могилевскую и Смоленскую губернии. Они должны были собрать 1 млн 200 тыс. центнеров зерна, 1,56 млн. литров овса, по 100 тысяч центнеров сена и соломы, а также 60 тысяч волов.

Исполняя этот декрет, КВП ВКЛ 2(14) сентября приняла решение о создании на маршрутах Ковно — Вильно – Минск — Орша — Смоленск и Белосток — Гродно — Минск главных этапных магазинов провианта и фуража. В них постоянно должно было находиться по 100 бочек муки, 10 волов и несколько печей для выпечки хлеба. В Минске, Молодечно, Борисове, Радошковичах, Койданово, Орше, других придорожных городах и местечках были устроены этапные магазины с запасами мяса, водки, сена и соломы. Кроме постоянных магазинов на главных путях следования войск, на боковых дорогах, по которым время от времени тоже проходили воинские подразделения, создавались временные этапные магазины.

Могилёвская губернская административная комиссия, возглавляемая генералом д’Алорна, основную часть собираемого продовольствия направляла в Оршу. Местные помещики, составлявшие комиссию, при распределении по сословиям сбора денежных средств и натуральных поставок стремились как можно большую часть платежей переложить на имения сбежавших русских владельцев, таких, как граф Салтыков, граф Воронцов, граф Завадовский, генерал Корсак, Яншин и других».

Что ж, пишет Тарас, это было справедливо. Ишь, какие русские помещики! Сбежали, не захотели, видите ли, служить и угождать Наполеону, так поделом им! Глядишь, за их счёт и облегчим тяготы полонской шляхты, служившей «сладкому царю». А в целом – хотел того Тарас или нет – картина получилась довольно неприглядная. Грабёж – вот основное средство, которым пользовалась армия Наполеона в Белоруссии и Литве.

Но продолжим излагать факты:

«Помимо продовольствия, Могилёвская губерния обязана была делать и другие поставки. Определено было собрать 30 тысяч меховых шуб. Шкловские евреи пошили для французских войск около 3000 мундиров, изготовили 5000 пар обуви.На Минский и Гродненский департаменты время от времени возлагалась обязанность поставлять в Вильню дополнительные партии продовольствия и фуража. Так, 31-го августа Комитет продовольствия КВП ВКЛ потребовал от минской административной комиссии отправить в Вильню 1500 волов, а также лошадей для формирующейся армии княжества.11 октября Комитет продовольствия потребовал от Минского департамента дополнительной поставки 20.000 центнеров ржи, 5500 бочек овса, по 2000 центнеров сена и соломы, 1000 волов.19-го ноября Наполеон распорядился доставить из Гродненского департамента в Вильню 10 тысяч голов рогатого скота. Несколько раньше из Гродно туда же отправили 400 волов».

Далее мы приводим реальный факт с сожалеющей ремаркой автора Тараса:

«В результате реквизиций в Вильно были накоплены огромные запасы продовольствия, которые впоследствии большей частью достались русским войскам. Одной только муки здесь было 333 тысяч пудов (5328 т), ржи около 150 тысяч пудов (2400 т) в мешках и бочках, запасы сухарей, мяса и водки. Припасов в Вильно было достаточно, чтобы кормить 100-тысячную армию в течение 40 дней».

Хорошо пограбили белорусских и литовских крестьян!

Но читаем Тараса дальше – всё-таки факты, как говорил наш бывший вождь, упрямая вещь:

«Приближение к Березине отступавших французских войск и их предполагаемая переправа в районе Борисова вынудили концентрировать здесь огромное количество продовольствия и фуража. На 26 октября приказано было заготовить в Борисове продовольствие для 25 тысяч человек, через день задание увеличили вдвое. С 29-го октября в Борисове разместился императорский резервный магазин. 31-го октября решили собрать в него за месяц 6950 бочек ржи, 770 бочек пшеницы, 12.222 бочки овса, 11.463 пуда (183.408 кг) сена, столько же соломы, 1272 вола. Кроме того, для солдат корпуса Сен-Сира в Холопеничах следовало сосредоточить 30 тысяч дневных рационов, в Борисове — 13.125 пудов муки (210 т), 3125 пудов сушеных овощей (50 т), 9375 пудов соли (150 т), 4000 гарнцев водки (840 тыс. л), 6250 пудов мяса (100 т) и 500 т сена (32). Осуществлению этой крайне тяжелой повинности помешало приближение русских войск. Но и русские войска непрерывно требовали хлеба, мяса, водки, сена и соломы».

Тарас забыл, что русские находились в своей стране, и кормить они были обязаны в первую очередь русских солдат, а не оккупантов. Но он неуклонно проводит мысль, что русские и французы в одинаковой степени виновны в ограблении белорусского населения.

Впрочем, обернёмся к фактам – они говорят сами за себя:

«На протяжении всей оккупации, как до устройства продовольственных магазинов, так и после, когда реквизиционная политика французских властей приобрела вид некоторой системы, населению Беларуси приходилось нести тяжесть единовременных поставок для проходящих войск и по другим причинам. Только один Борисовский уезд в июле 1812 года поставил 200 тысяч рационов хлеба для войск генерала Груши, продовольствие и фураж для 50-тысячного корпуса Даву, для 7-тысячного кавалерийского отряда, для 8-го корпуса (16 тыс. чел.), для 40-тысячного 5-го корпуса, для артиллерийского полка с тремя тысячами лошадей. Уезд ежедневно поставлял продовольствие для борисовского гарнизона в 1000 человек.В том же июле три кантона (волости) Борисовского дистрикта (повета) — Березинский, Докшицкий и Шклянский — собрали для итальянского корпуса Эжена Богарнэ 1875 пудов (30 т) ржаной муки, 625 пудов выпеченного хлеба (10 т), много волов, сена, овса, водки, птицы, масла, сыров, яиц, крупы, сала и других видов продуктов. В сентябре Борисовскому повету пришлось доставлять провиант для корпуса Сен-Сира, действовавшего в Витебской губернии».

В качестве характерного примера т. н. разовых поборов Тарас, приводит историю помещика Винсента Блажевича, чье имение Лапуты находилось недалеко от местечка Докшицы Борисовского уезда Минской губернии:

«В разгар лета, 13 (25) июля, туда явился докшицкий плац-комендант поручик Фонтана со всей своей командой (60 солдат) и разграбил его. Французы забрали провиант, фураж, лошадей, упряжь и несколько повозок, на которые погрузили награбленное. В ответ на просьбу помещика оставить ему хоть что-нибудь поручик пригрозил арестом. Следующий налет на имение произошел 28 сентября (10) октября. В этот раз сюда явился офицер по фамилии Дювилль и с ним 140 конных солдат. Они дотла разорили имение и окрестные хозяйства крестьян. Помещичье сено, около 2 тысяч пудов (32 т), частично было скормлено лошадям, частично использовано для подстилки, остальное французы увезли с собой. Овес, находившийся в снопах, налетчики вымолотили и скормили лошадям. Из крестьянских домов солдаты унесли всё, что нашли: кожухи, сапоги, рубахи, исподнее белье, забрали всех здоровых лошадей. Мужиков, пытавшихся протестовать, грабители жестоко избили, а одного повесили. Помещик подал жалобу властям, но это обращение не дало никакого результата».

Грабежи и погромы не были единственными бедами, обрушившимися на белорусов. Французы ввели для них и другие повинности, например, по содержанию госпиталей и предоставлению гужевого транспорта. «Госпитальную» повинность, пишет Тарас, оккупанты возложили на помещичьих крестьян, мелкую шляхту и евреев. Кроме того, по словам Тараса:

«…По всей Беларуси обязанностью жителей являлась транспортная (подводная) повинность. Во время войны ее размеры выросли неимоверно. Подводы с извозчиками нужны были каждому проходившему через какой-либо уезд подразделению войск — для перевозки раненых, амуниции, продовольствия, фуража… В отдельных случаях с губернии требовали до 10 тысяч подвод — в лучшем случае на двое суток, но, как правило, на неделю, 10 дней и даже на месяц. Ежедневные требования от подпрефектуры дистрикта 200–300 подвод с извозчиками были обычным явлением, но далеко не все они после долгих переходов возвращались домой.

При этом, не довольствуясь подводами, поставленными по наряду, командиры французских частей нередко самовольно забирали дополнительное количество лошадей и уводили их безвозвратно. В результате таких действий многие беларуские уезды к концу 1812 года лишились почти всех здоровых лошадей. Например, редко в какой деревне Борисовского уезда можно было увидеть две-три лошади, как правило, старых и больных. Основной своей тяжестью подводная повинность ложилась на крестьян».

Белорусские крестьяне, пишет Тарас, были очень разочарованы тем, что Наполеон не отменил крепостничество, как он это сделал в Герцогстве Варшавском, и объясняет причину: Наполеон опасался приобретения врагов в лице магнатов и помещиков западных губерний. Ведь именно они оказывали ему политическую, экономическую и военную поддержку.

«…Не получив от ˮосвободителейˮ ожидаемой ˮволиˮ,, — повествует Тарас, —  крестьяне во многих местах сами стали отказываться от исполнения повинностей в пользу помещиков. Вот типичный пример. В июле 1812 года крепостные крестьяне помещика Ф. Янковского из деревни Кузевичи в Борисовском уезде ˮподняли бунт и не явились на обычную повинность в имение и об этом не хотят и слышатьˮ».

Более того, пишет автор, часто крестьяне покидали свои дома, уходили в лес и оттуда нападали на хлебные склады, амбары, овины и кладовые окрестных помещиков, жгли помещичьи дома и фольварки. С разных концов края помещики обращались к наполеоновским властям с просьбами о спасении и защите. Многие помещики покидали свои имения и уезжали в Вильно и другие города. Обеспокоенные таким положением власть уже 6(18) июля опубликовала воззвание к городским, уездным и сельским властям, в котором говорилось, чтобы крестьяне вернулись в свои жилища, приступили к исполнению земледельческих работ и повинностей и не помышляли выходить из повиновения своих господ.

КВП потребовала от местных властей применять силу в отношении тех, кто не исполняет этого предписания – чтобы «сладкое царство» Наполеона не показалось слишком приторным на вкус. По распоряжению Брониковского в Минске, Вилейке, Игумене и Борисове были учреждены специальные карательные службы, возглавляемые плац-комендантами. Но французы были куда милосерднее: генерал П.А. Дюма  пообещал крестьянам оставлять для себя третью часть урожая, а две трети им следовало отдать прожорливым оккупантам. Для полевых работ ретивый генерал предлагал привлечь жителей городов и местечек – людей, якобы, ничем не занятых, а именно евреев. В тех имениях, где крестьяне будут увиливать от полевых работ, появлялась военная стража и силой заставляла крестьян трудиться на благо французской армии. Секретная инструкция Минской полиции от 17 (29) июля предписывала помещикам в отношении своих строптивых крестьян обращаться к плац-комендантам своих уездов, «которые знают, как поступать в подобных случаях». Инструкция предусматривала беспощадное подавление крестьянских выступлений силами карательных военных экспедиций.

Реквизиции, грабежи, грубое поведение иностранных солдат побуждали белорусских крестьян оказывать сопротивление и мародёрам (в основном, из числа дезертиров), и командам реквизиторов. В этом смысле белорусы поступали так же, как , например, их смоленские и подмосковные братья. Это сопротивление, пишет Тарас, было как пассивным (бегство целыми деревнями в леса), так и активным (убийства реквизиторов, захват обозов с провиантом и фуражом, истребление мелких групп военнослужащих).

Для борьбы с мародёрами и дезертирами французы созданы специальные воинские команды и отряды конной жандармерии, но мародёров не останавливала даже угроза смерти. По свидетельствам очевидцев (скорее всего, французов и им сочувствующих), более других усердствовали в грабежах немцы (пруссаки, баварцы, солдаты войск Рейнского союза) и хорваты из Итальянского корпуса. Тарас, соглашаясь с этими очевидцами, пишет, что якобы французы грабили мало, а императорские гвардейцы (10 тысяч человек) вообще не запятнали честь своих мундиров. Что ж, это отвечает избранной им концепции и помешало ознакомиться с фактами.

«Особенно сильные волнения крестьян происходили в Витебской губернии, где шли непрерывные боевые действия», — продолжает Тарас. – «Комиссар Белоруссии маркиз де Пасторе вспоминал после войны в мемуарах: ˮНаибольший беспорядок был в сельской местности. Дворянство губернии обращалось к самому императору с прошением прекратить крестьянские волнения. Было принято воззвание от имени Наполеона с призывом прекратить грабежи. Наполеон приказал военному губернатору Шарпантье высылать летучие отряды для подавления крестьян, которые жестоко расправлялись с непокорными. Помещики семьями выезжали в Витебск под охрану французского гарнизона».

Убедившись в тщетности попыток вернуть крестьян к повинностям, Наполеон распорядился привлекать к полевым работам специально созданные военные отряды. Их появление в сёлах Минской губернии, сообщает Тарас, было встречено враждебно: «В деревнях довольно часто происходили стычки, в том числе со стрельбой, между французскими солдатами, посланными за продовольствием, и крестьянами. Именно в таких схватках возникали крестьянские партизанские отряды».

Иными словами, вынужден согласиться Тарас, народное партизанское движение возникло на последнем этапе войны как сопротивление грабежам и мародерству французов. Но на защиту Отечества, утверждает он, народ вовсе не поднимался — это всё выдумки царской и советской пропаганды. По Тарасу, защищая своё имущество, плоды своего труда и саму жизнь от посягательств захватчиков, крестьяне отнюдь не защищали своё отечество. Спрашивается, а как же ещё нужно защищать его? Идти в бой на французских мародёров под лозунгами: «За веру, царя и отечество»? Ожидать такой сознательности от безграмотных белорусских крестьян, замордованных польскими помещиками, было, по меньшей мере, утопично.

Между тем, карательные экспедиции французов против белорусских крестьян, пишет Тарас, ссылаясь на рапорт от 4 сентября Борисовского подкомиссара, «ˮвместо исправления еще хуже взбунтовались… несмотря на то, что посланы были люди с солдатами для принуждения; они не только на работы не вышли, но солдат и людей избили. Меня грозили убитьˮ. Подкомиссар сообщал, что у крестьян имеется много огнестрельного оружия, которое они, несмотря на строжайшие распоряжения, не хотят отдавать, а ˮвзять непослушных не имею кемˮ. Когда этот подкомиссар отправился в Борисов, крестьяне напали на него в дороге и отобрали лошадей. Подкомиссар просил Борисовскую подпрефектуру ˮобезопасить жизнь от крестьянˮ…Еще 31 июля 1812 года смолевичский подкомиссар доносил в Борисов: ˮнет никакой силы склонить крепостных, чтобы в дома свои возвратились…ˮ Карательным отрядам крестьянское движение подавить не удалось.

В начале ноября крестьяне имения Ратутичи, принадлежавшего борисовскому костёлу, убили арендатора имения помещика Шемпота.

Сильные крестьянские волнения происходили и в Могилевской губернии. Впоследствии Могилевский губернский предводитель дворянства писал: ˮКрестьяне предавались волнению против властей помещиков, производили грабеж, разоряли помещичьи усадьбы, расхищали имущество и, наконец, последнее стремление сделалось по всей губернии общимˮ».

Однако принципиально неверно выдавать стихийное сопротивление крестьян грабежам и реквизициям за антифранцузское партизанское движение», — упрямо твердит Тарас: «Во-первых, в западных губерниях не существовало партизанского движения как формы борьбы гражданского населения против оккупантов…Во-вторых, в начале XIX века ˮпартизанамиˮ называли подразделения регулярной армии, действовавшие за линией фронта, в тылу противника».

Странная получается логика: раз понятие «партизан» в то время  по отношению к крестьянским выступлениям не существовало (что, кстати, весьма спорно), то партизанского движения не было вообще. И, противореча самому себе, Тарас пишет:

«В районе Витебска, Орши, Могилёва отряды крестьян совершали дневные и ночные налеты на обозы противника, уничтожая фуражиров. Наполеон все чаще напоминал своему начальнику штаба Бертье о больших потерях в людях и приказывал ему выделять все большее количество войск для прикрытия фуражиров. Наиболее широкий размах вооруженный отпор крестьян приобрел в Смоленской губернии. Он начался в Красненском и Поречском уездах, а затем в Вельском, Сычевском, Рославльском, Гжатском, Юхновском и Вяземском уездах. Крестьяне были вооружены ружьями, пиками и саблями, подобранными на местах боев. Они не только защищали свои деревни от мародёров, но иногда отваживались атаковать французские обозы, небольшие группы военнослужащих».

Что же это, как не партизанская борьба? Приняв на вооружение ложную концепцию, Тарас запутался в лесу из двух сосен и не может из него никак выбраться.

Но факты – есть факты:

«Сопротивление французским войскам, а также оккупационным властям, оказывали и горожане. Свидетелем и непосредственным участником тех событий стал Новогрудок, уездный город в Гродненской губернии. Появившиеся в городе 3(15) июля французские войска забирали себе продукты, вино, веши, домашний скот. Даже с торжественного обеда, устроенного в их честь, они унесли с собой фарфоровую посуду и скатерти. Организаторами грабежа были как солдаты, так и офицеры. Возмущенные открытым грабежом французских войск жители Новогрудка численностью до 400 человек вечером 4(16) июля собрались на городской площади с вилами и пиками, у некоторых были пистолеты и ружья. Они стали протестовать против происходившего. Через некоторое время появилась усмирительная команда французских войск в количестве роты (около 120 человек). Из толпы вместе с выкриками в адрес французов началась редкая оружейная стрельба, после чего французы открыли огонь по толпе и быстро ее разогнали, однако в следующие ночи в городе происходили поджоги и нападения на малочисленные стоянки французских войск».

Простой народ, пишет Тарас, возмущался иностранцами, которые вместо ожидаемой свободы принесли бедствия и страдания. Но и шляхта тоже была недовольна диктатом французской военной администрации. «Поэтому когда Наполеон отступил от Москвы в беларуские земли, его войска не нашли здесь не только убежища, но и поддержки населения. Деморализованные, голодные, полураздетые французы чинили насилие над жителями сел, местечек и городов, грабили всех подряд. Поручик 26-го егерского полка А.И. Антоновский, воевавший на территории Витебской губернии, писал», что при отступлении французы в деревне Белая «обдирали с образов церкви ризы, забирали сосуды, словом ничего не оставляли в храме, что только ценного находили».

С церковными храмами Минска французы, к примеру, обошлись так же, как с московскими: «Архиерейский дом в Минске, резиденция православного архиепископа, после вступления в Минск наполеоновских войск находился в распоряжении французских военных. Везде были сбиты замки, французы искали ценности даже в земле на архиерейском подворье. Одного продовольствия и вина из запасов архиепископа Серафима было взято почти на тысячу рублей серебром».

На этом беды архиерейской резиденции не кончились. После французов пришли местные католики во главе с епископом Я. Дедерко. Для него «сладкое» царство заканчивалось, и он спешил пограбить напоследок православных: «Представители епископа, прибывшие осматривать резиденцию перед вселением туда Я. Дедерко, взяли себе понравившиеся вещи из находившегося в доме имущества. Остальные вещи на сумму (по оценке) 6418 рублей 61 копейка серебром Дедерко объявил своей собственностью. Это мебель, ковры, посуда, книги, одежда, предметы культа».

Тарас признаёт, что православные монастыри пострадали особенно серьезно и перечисляет подробно эпизоды нанесения ущерба святым местам и их откровенного циничного грабежа оккупантами.

Вот такая печальная  картина нарисована Тарасом А.Е. Его труд включает немало интересных фактов и документов, что, конечно, делает ему честь. Другое дело – интерпретация этих фактов и материалов.

[1] Вместо изложения содержания отдельных отрывков книги своими словами, мы предпочли поместить здесь крупные пассажи её текста целиком. Нас интересовали голые факты и документы, которые использовал Тарас при написании своей книги. Все эти заимствования взяты нами в кавычки и имеют ссылку на автора.

[2] Тарас А.Е. проводит в своей книге мысль о том, что белорусское население равномерно пострадало и от своей, русской армии, и от французов и их союзников.

[3] Так у Тараса.