Этот очерк Б.Н. Григорьев (автор) предложил нашему коллективу вместе с целой серией других интереснейших материалов, посвященных русско-шведским войнам и сопутствующим историческим событиям. Борис Николаевич до начала своей писательской карьеры служил в СВР (полковник в отставке) и являлся специалистом как раз по Швеции. Прекрасно знает историю, нравы и язык этой страны. Его работы публиковались в самой Швеции, что само по себе много значит.
Конкретно этот текст написан в формате «взгляд с той стороны», что автор указал в сноске под цифрой 1, но их обычно никто не читает, так что патриотически настроенный читатель должен сразу на данное обстоятельство сделать скидку. Понимать КАК воспринимали действия русских войск за стенами осажденного города местные жители весьма полезно и для нынешнего времени.
Повседневная жизнь осаждённой Риги[1]
Лучше варёное яйцо в мирную пору, чем жареный бык в войну.
Lion Feuchtwanger
Задумывался ли когда-нибудь читатель над тем, какие чувства испытывали наши предки в осаждённом городе? Из истории осаждённых городов, между тем, известно, какому большому психическому воздействию (мы не говорим о физических страданиях, всегда сопутствующих осаде — голод, жажда, заразные болезни) подвергался человек, заключённый в ограниченное пространство и подверженный опасности извне. Какие только фобии не возникали у него при звуках летящих в город стрел или снарядов! А ночи, длинные, бессонные ночи, наполненные тревогой и ожиданием то шума у городских ворот, то звона колоколов или барабанов, созывающих граждан и солдат к бою, то криков обороняющихся на городском валу воинов? Если читатель хоть раз находился в запертой комнате, в которую через дверь ломились воры или убийцы, он хорошо поймёт состояние человека, оказавшегося в осаждённом городе. Например, в Риге или Ревеле, в 1710 году.
Осада Риги, предпринятая армией Петра I в 1709 году, была в истории города девятой по счёту. Город, занимавший стратегическое положение у моря, начали осаждать с самого момента основания: сначала куроны (курши) [2] (1210), потом ливонцы (1329), потом три раза шведы, два раза русские, саксонцы и, наконец, снова русские. Во время шестой по счёту осады город взяли шведы.
Осада крепости продолжалась с 1 августа по 15 сентября 1621 года. Шведское войско под начальством генерала Врангеля стали у Мильграбена, а 9 августа к осадному корпусу прибыл король Густав II Адольф, и шведы по всем правилам осадного искусства приступили к осаде крепости. 17 августа полковник Коброн на левом берегу Двины овладел Красной башней и устроил там шанец, из которого 2 сентября открыл огонь по крепости. Этот шанец, впоследствии усиленный бастионами и равелинами, и составил мостовое прикрытие, названное Коброн- или Кобершанцем по имени первого его строителя. 15 сентября рижская крепость, обороняемая поляками, сдалась на капитуляцию. 16 сентября 1621 года король Густав Адольф чрез Шальторские ворота торжественно вступил в Ригу и пробыл здесь 10 дней.
Густав Адольф не мог не заметить, что укрепления уже не соответствовали тогдашнему состоянию военного искусства и решил перестроить крепость. К исполнению его замыслов шведское правительство могло приступить лишь через десять лет. В 1632 году Густав Адольф отправило в Ригу находившегося при действовавшей в Германия шведской армии голландского инженера Генриха Томаса и поручило ему совместно с шведским генерал-квартирмейстером Улофом Хансоном составить проект на перестройку рижской крепости. К перестроечным работам приступили лишь в 1634 году. В 1641 году на набережной стороне крепости была начата постройка непрерывного вала с малыми бастионами, и в том же году перестроен Кобершанец. Он был усилен 4 бастионами и одним полубастионом и окружён глубоким водяным рвом. С этого времени Кобершанец составил отдельное мостовое укрепление.
Седьмая осада рижской крепости произошла в 1656 году, когда 80-ти тысячная русская армия, предводимая царём Алексеем Михайловичем, 21 августа стала под Ригою у нынешнего Петербургского форштата и 23 августа атаковала передовые укрепления. Шведы отступили, предав форштадты огню. В укреплениях русские нашли множество орудий и шанцевого инструмента, которыми не замедлили им воспользоваться.
На другой день, 24 августа, под руководством шотландца генерала Лесли[3] против крепости и цитадели были открыты траншейные работы, в то время как полковники Нащокин и Лисовский были отряжены для овладения Кобершанцем. Первого сентября осаждающие открыли огонь по крепости из девяти батарей, ядра повредили шпицы всех церквей, разрушили много домов, но существенного ущерба крепостным веркам не причинили. Шведы делали беспрерывные вылазки и отбивали нападающих.
Осада затянулась. 11 сентября шведский гарнизон получил из Дюнамюндена подкрепление в 1400 человек и приготовился к длительной обороне. 12 сентября генерал Лесли довел траншеи до самого контрэскарпа рва и построил брешь-батарею на 3 орудия. Русские получили приказание готовиться к штурму, но штурма не последовало: 5 октября царь Алексей Михайлович снял осаду и отступил к Кокенхусену. Войска, блокировавшие Кобершанец, также отступили.
В 1670 году шведское правительство решило перестроить голландскую систему обороны крепости, начав с её цитадели по проекту полковника Эрика Дальберга. В том году замок был отделен от цитадели водяным рвом и самой цитадели приданы формы продолговатого шестиугольника. В следующем 1671 году по проекту того же Дальберга началась решительная модернизация верков рижской крепости. Началась пересыпка старых и возведение новых бастионов по системе французского фортификатора Вобана. Эти работы растянулись на целых 40 лет, и только к концу ХVII столетия рижская крепость приняла вид, который она имела ко времени Северной войны.
Восьмую осаду крепость пережила уже в начале Северной войны. 13 февраля 1700 года польско-саксонские войска под командою генерала Я.Х.Флемминга появились под Кобершанцем. Они овладели на другой день этим укреплением и, взяв в плен весь гарнизон, из шанца открыли навесный огонь по крепости. По взятии 13 марта также Дюнаминда саксонцы перешли на правый берег Двины и начали правильную блокаду Риги, впрочем, не давшую никаких результатов. Шведы сами в начале мая заставили саксонцев отступить назад на курляндский берег. В июле 1700 года к осадному корпусу прибыл король Август II, саксонцы снова перешли Двину и начали осаду крепости, но и вторая попытка овладеть городом оказалась безуспешной, и 16 сентября саксонцы отступили к Кокенхусену.
После ухода саксонцев работы по перестройке крепости — теперь уже под руководством генерал-губернатора и графа Э.Дальберга — продолжились с удвоенной энергией. Впереди гласиса, по всему обводу крепости и цитадели, начали рыть передовой водяной ров и строить палисады для защиты форштатских верков.
В 1701 году под Ригой со своей армией появился Карл ХII. Он внимательно осмотрел рижскую крепость, 7 июля форсировал Двину, атаковал саксонцев и наголову разбил их. Овладев Кобершанцем, король приказал исправить и усилить его. Перед уходом в Курляндию король подарил городу построенный перед сражением понтонный мост, который Дальберг приспособил для использования между крепостью и Кобершанцем. С этого времени плавучий мост наводили ежегодно.
В 1708 году были окончены работы в цитадели.
Девятую и последнюю осаду Риги снова осуществили русские.
Шведское правительство, получив сведения о движении русского осадного корпуса, усилило гарнизон Риги до 12.000 человек и назначило эстляндского генерал-губернатора графа Нильса Стрёмберга лифляндским генерал губернатором с подчинением ему шведских войск, находившихся в Риге. Во власти шведов к 1709 году, кроме Риги, находились лишь Дюнаминд, Пернов и Ревель. Все прочее уже принадлежало русским.
Теперь посмотрим на осаду Риги глазами её жителя, пережившего осаду[4].
Русские шли к Риге как со стороны Курляндии, куда по пути «заглянул» Шереметев, так и с севера, из Лифляндии. До их подхода к Риге шведы разрушили Коброншанец, чтобы не дать неприятелю преимуществ при осаде города. Между тем брать крепость штурмом русские не собирались – они рассчитывали взять город измором, чтобы избежать лишних потерь. Получилось иначе: начавшаяся чума в Риге затронула и войско осаждающих. Под Ригой от этой болезни русская армия потеряла 9800 человек!
Шереметев со своим войском появился под Динабургом в начале октября 1709 года и разделил свои войска следующим образом: четыре драгунские полка под начальством генерала Бауэра двинулись по правому – лифляндскому – берегу, в то время как сам Шереметев с остальным войском двинулся к Риге по левому, курляндскому берегу Двины. Бауэр, вступив в Лифляндию, распространил между лифляндскими и эстляндскими баронами царский универсал, в котором они приглашались к подчинению царю. Эффект от манифеста был незначительный, тем более что граф Стрёмберг 22 октября 1709 года издал контрманифест, в котором призвал лифляндцев и эстонцев оставаться верными короне Швеции и обещал скорое прибытие шведских войск.
Но вместо шведов недалеко от Коброншанца 29 числа показались крупные русские силы, которые в тот же день в первый раз обстреляли город. Шведы ответили им с Масельского бастиона двумя выстрелами, но не причинили ими никакого вреда. После обеда из Коброншанца шведы сделали ещё шесть выстрелов и убили одного русского солдата. Русские после обеда также попытались напасть врасплох на форштадт и едва не ворвались в Рауенские ворота. В этой схватке пали двое шведов. Эпизод произвёл большое впечатление на форштадтских жителей, и многие из них бежали в город. Из крепости поступил приказ сжечь все находившиеся вне форштадта постройки и сады.
30 октября генерал Бауэр стал со своим отрядом в Юнгфернхофе, и перестрелка между русскими и шведами стала вестись регулярно. Постепенно шведы стали отводить из форштадта в крепость свою кавалерию, в то время как форштадтские жители были вынуждены всё сжечь или бросить на произвол противника. Ночью шведы произвели из крепости вылазку с целью сжечь постройки, находившиеся за Двиной.
В ночь на 3 ноября шведы развели мост через Двину и оставили Коброншанец, наполовину разрушив его и сжегши находившиеся там строения. Как только они покинули шанец, Шереметев отдал распоряжение генерал-майору А.Г.Волконскому – тому самому, который менее года тому назад едва не поймал на берегу Днестра спасавшегося после Полтавы бегством короля Швеции, — занять его. Солдаты Волконского немедленно приступили к восстановлению этого очень важного для них укрепления. Чисто осадные действия против шведов русские ещё не предпринимали, поскольку их осадная артиллерия — 60 орудий и 20 мортир — ещё находились в пути к Риге. К 5 ноября Коброншанц практически был восстановлен и стал служить целям осады.
Согласно дневнику Хельмса, за последние 8 дней из рижского гарнизона к русским перебежали около 40 человек.
В ночь на 6 ноября русские сделали ложную атаку на форштадт, в результате которой у шведов возникла сильная тревога. В два часа ночи из Песочных ворот вышел шведский отряд в несколько тысяч человек, чтобы оказать помощь форштадтским и окружить неприятеля, но выйдя за ворота крепости, они никакого неприятеля, естественно, не обнаружили. Шереметев применил старый и испытанный трюк всех осаждающих – «томить» ложной тревогой гарнизон крепости и вызывать психологическую усталость у его людей.
8 ноября Шереметев на Коброншанце созвал на военный совет весь свой генералитет, о котором стало известно шведам. Когда в 9 часов утра русские генералы появились на восстановленном шанце, чтобы осмотреть с него крепость, со всех городских бастионов по ним открыли артиллерийскую пальбу. Эффект от артиллерийского нападения оказался минимальным: шанец лежал очень низко, и ядра падали большею частью в воду, но некоторые навесные выстрелы заставили собрание генералов разойтись.
9 ноября в 21.00 на Двину с провиантом и орудиями прибыли русские лодки. Светила яркая луна, шведы попытались помешать причаливанию лодок к берегу и открыли стрельбу из пушек, не имевшую впрочем особого успеха. Ранее в этот день к войскам из Киева прибыл сам Пётр, бывший весь сентябрь и октябрь в Польше, где в г. Торуне (Торн) подписал с Августом II договор, согласно которому Лифляндия должна была отойти к Польше. Коброншанец в честь царя был переименован в Петершанц.
10 и 11 ноября русские продолжали усиленно, днём и ночью, работать над укреплением Коброншанца – по-видимому, Пётр остался недовольным его состоянием. Были оборудованы две батареи — одна повыше Коброна, другая же ниже, около Хагельсхофа.
12 ноября крепость выслала кавалерийский отряд в несколько сот человек, который должен был отправиться за фуражом для лошадей в Пернов. У Новой мельницы на отряд напали русские. В результате, потеряв 30 человек убитыми, шведы отступили обратно в крепость.
13 ноября от Риги на рейд удалось пройти яхте королевской шведской почты. Русские с вновь построенного бастиона Кремерсхоф пытались огнём пушек не пропустить судно, однако оно благополучно спустилось вниз по реке.
Утром в воскресенье 14 ноября осаждавшие попробовали запустить в город несколько бомб, однако, они не долетели до цели. Заметив это, они тут же прекратили свои попытки. Позже стало известно, что бомбардировку города начал лично царь Пётр – он сделал по городу первые три залпа. По этому поводу он написал Меншикову и своим министрам при иностранных дворах следующее: “Сегодня о пятом часу пополуночи бомбардирование началось с Риги, и первые три бомбы своими руками в город отправлены, о чем зело благодарю Бога, что сему проклятому месту сподобил мне самому отмщения начало учинить». Нет сомнения, что слова сии были вызваны воспоминанием о том неблагосклонном приеме, который оказали Петру в Риге во время Великого Посольства 1697 года.
Выстрелив по городу, царь на другой день уехал в Петербург, отдав приказание Шереметеву отвести войско на зимние квартиры в Курляндию и оставить для блокады Риги 7-тысячный корпус (6000 пехоты и 1000 кавалерии) под командованием князя А.И.Репнина. Шереметев перенес свою главную квартиру в Митаву и расположил пехоту в Курляндии и Литве, но кавалерию оставил в Лифляндии, неподалёку от Риги. На всякий случай.
Штаб-квартира Репнина была оборудована в Юнгфернхофе, в окрестностях которого расположились 5500 человек. Остальные люди князя были распределены следующим образом: 500 человек заняли Кирххольм, а 1000 человек, которые регулярно заменялись, находились на Коброншанце. Оттуда они продолжали тревожить Ригу ленивыми, но регулярными обстрелами. Рижский гарнизон с 12.000 пехотинцами и 1700 кавалеристами по численности вдвое превосходил блокадный корпус, тем не менее, Стрёмберг оставил Репнина в покое и предоставил ему в течение всей зимы полную свободу действий наносить чувствительный вред Риге. Такое положение очевидно можно объяснить или совершенной непригодностью Стрёмберга и его генералов, или тем, что шведы потеряли уже всякую надежду с успехом сражаться с русскими.
Зимой произошло одно довольно необычное событие. Когда в Риге стал ощущаться недостаток в съестных припасах, генерал Бауэр послал графу Стрёмбергу целую телегу провизии, а в ответ получил от него партию вина, нагруженную в ту же телегу (очевидно, в вине у шведов нехватки не ощущалось). Что ж, рыцарское поведение в ходе этой войны было большой редкостью. Для русских до Полтавы это было большой роскошью, но вот теперь и они почувствовали некоторую лёгкость и непринуждённость на душе – казалось, война шла к концу.
Вино – вином, а дело было нужно делать.
Ранним утром 15 ноября русские произвели на город первый успешный артналёт. Теперь бомбы до города долетали и причиняли в разных местах большие повреждения зданиям и людям, а главное – навели ужас на обывателей. Шведы отстреливались, но без особого успеха, потому что теперь до цели не долетали их ядра. Бомбардировка города продолжалась целый день. В соборную церковь попали две, а в церковь св. Петра — одна бомба и именно в час, когда церкви были наполнены прихожанами. «Один добрый друг уверял меня, что с утра до 12 часов ночи было брошено около 150 бомб. Он сам с 5 часов вечера до 12 часов насчитал 49; после 12 часов неприятель прекратил пальбу до 7 часов утра», — записал в дневнике Хельмс.
16 ноября бомбардировка продолжалась с 8 до 8.30 часов утра, а в половине 9-го к воротам города был послан русский парламентёр-барабанщик, передавший властям города интересное предложение выдать 20 тысяч рейхсталеров контрибуции в обмен на прекращение обстрела бомбами с зажигающей смесью. У русских артиллеристов оказались в наличии зажигательные бомбы особой конструкции – при полёте за ней, как за кометой, расстилался огненный хвост длиной от 12 до 15 локтей. Бомба была наполнена взрывчатым веществом и картечными пулями и обладала большой пробивной силой. За деньги, дали понять русские, они готовы обстреливать город только обычными снарядами и больше не удручать город огненными бомбами. «На что решился наш господин генерал-губернатор, неизвестно — о том жителям объявлено не было, но, однако же, знают, что деньги не были выданы», — сообщает автор дневника.
Сделка не состоялась, и 17 ноября русские целый день огня не открывали, но усердно работали на батареях, чему старались помешать шведы пальбой из пушек. В городе говорили, что теперь неприятельское войско состоит из 30.000 человек, а также что его царское величество снова находится при войске.
Поскольку контрибуцию город не выплатил, бомбардировка города с разных точек в последующие дни была продолжена, в том числе с применением и зажигательных бомб. Хельмс отметил в работе русских артиллеристов новшество: «Как только неприятель пускал огненное ядро, то вслед за ним тотчас же летела бомба. Этим он хотел напугать тушивших огонь, происходивший от огненных ядер». Огненные бомбы на самом деле действовали на обывателей Риги самым удручающим образом.
20 ноября был отмечен сильным по сравнению с предыдущими днями обстрелом города. С колокольни св. Петра были сняты драгоценные куранты, и стрелявшие, заметив это, сосредоточили свой огонь именно на этой колокольне и близлежащей школе. «Неисповедимое милосердие Божие сохранило нас еще и в этот день, зато бомбы сегодня причинили гораздо более вреда, чем в прошлый понедельник; очень много зданий разрушено, но Господь милостиво хранил людей: насколько я знаю, убит только один человек, одному же оторван нос», — пишет Хельмс. (Указанную школу Хельмс называет «нашей», из чего можно заключить, что автор дневника был учителем или, во всяком случае, работал в школе).
Воскресенье 21 ноября было днём спокойным, но многие набожные отцы семейств в церковь идти побоялись и отметили конец старого церковного года молитвами и слезами в своих домах и подвалах.
Последующие дни тоже были более-менее спокойными: очевидно жители города уже стали привыкать к бомбам и ядрам. В ночь на 26 ноября русские сожгли Койенхольм и находившиеся вокруг него постройки и сады, что было воспринято осаждёнными как признак их отступления. Автор дневника сообщает, что к вечеру 27 ноября один из капитанов Знаменского полка гарнизона по имени Фогель сделал попытку перейти к неприятелю, но его догнали недалеко от Коброна. Что стало с капитаном, Хельмс не пишет. Скорее всего, перебежчика отдали под трибунал и расстреляли.
28 ноября, в первое воскресенье адвента, русские проявляли пассивность, но в городе совершать богослужения и открыто праздновать новый церковный год не осмелились. Впрочем, осаждающие в этот день компенсировали свою пассивность по отношению к Риге чрезвычайной активностью по отношению к Дюнамюндским шанцам и выпустил по ним более 300 бомб.
В ночь на 3 декабря – почти все стычки между противниками происходили ночью — шведский рекогносцировочный отряд в 18 человек подобрался к русским траншеям, но разведать что-либо существенное не смог. С собой в город шведы привели 3-х русских пленных.
5 декабря, во второе воскресенье адвента, когда в церквях уже почти заканчивали богослужения, началась сильная бомбардировка города. Две бомбы упали недалеко от церкви св. Петра, и все прихожане разбежались по домам. Теперь горожане поняли, отчего русские так усердно работали на Коброншанце – бомбы и ядра прилетали в город именно оттуда. В час на город падали по 15-16 бомб, которые производили такие страшные опустошения, «что невозможно это описать никаким пером»[5].
Так продолжалось всю неделю.
12 декабря, в третье воскресенье адвента, осаждающие совершенно прекратили обстреливать город, но предприняли перед Ивановскими воротами мнимое нападение на форштадт. Шведы на всякий случай выпустили на помощь форштадтским 1000 человек рижского гарнизона. Но участвующие в вылазке повели себя скромно – напасть на неприятеля они так и не решились. Русские тоже не отважившись на атаку, удалились, и шведы с чувством выполненного долга вернулись в крепость. Всё это походило на поведение двух незнакомых петухов, изучавших друг друга и примерявшихся к схватке.
В ночь на 13 декабря на город упали 24 бомбы, а днём 13 декабря в городе случилось большой несчастье: загорелась пороховая башня, в которой было 1200 бочек пороху. Как туда попал огонь, неизвестно, но огонь перекинулся на соседнюю башню, где хранились уже 1800 бомб, большое число гранат и пушечных ядер. Всё это взлетело на воздух, по всему городу летали бомбы, гранаты и ядра, будто их сеяли с неба. Цитадель была полностью разрушена, с Двинской стороны обвалился вал, так что через него можно было проехать рядом трем телегам. Город был также сильно обезображен, но самое печальное было то, что в результате погибло множество людей. Очевидец событий Хельмс называет цифру более 1000. Он пишет, что несчастие было так велико, как если бы неприятель бомбардировал Ригу целый год. «О Господи! Неисповедимы судьбы твои!», — вздыхает он.
А после этого русские добавили в город ещё бомб!
Осаждающим чуждо чувство сострадания по отношению к осаждённым – им скорее присуще чувство злорадства. Ах, у вас там пожар? Так вам и надо, получайте ещё от нас подарочек! Стойкость защитников крепости их раздражает и злит и кажется глупым упрямством. Осаждающие тоже устали от повседневной рутины земляных работ, им надоело прятаться от ядер и пуль защитников крепости, и корень всех своих бед они видят в ненавистном противнике, укрывшемся за высокими и крепкими стенами. Им там хорошо в своих тёплых домах и постелях, а вот мы вынуждены ютиться в палатках и землянках! В отличие от защитников крепости, которые мало обращают внимания на природу и погоду — для них главное не попасть под ядро или бомбу, — осаждающие очень тонко реагируют на все её изменения. Кстати, может показаться странным, но это факт: все или почти все осады почему-то приходятся на поздние осенние дни, когда льёт дождь, под ногами грязь и слякоть, и сырость пронизывает до костей, и жизнь становится не в радость.
…Пролом в валу рижской цитадели, образовавшийся вследствие указанного взрыва, шведы загородили тройным рядом рогаток и штурмфалов, а остатки погибших людей похоронили, кажется, в самой цитадели[6].
На следующий день к шведам пришёл русский перебежчик-поручик и сообщил, что русские хотят уйти, и что уже ушло 8000 человек, но ему никто не поверил: либо поручик был не в своём уме, либо он был специально послан в целях того же «томления» неприятеля.
Перебежчики во время позиционного способа ведения военных действий – явление вполне типичное. У людей просто не выдерживают нервы, и им кажется, что у противника положение намного лучше, чем в собственных окопах. Редко такие перебежчики представляют ценность для противоположной стороны. То, что бежали из осаждённой крепости, было вполне разумно и объяснимо, но зачем понадобилось русскому бежать в «мышеловку», нашему разумному объяснению не поддаётся.
Конечно же, поручик сообщил совершенно неверные сведения. Князь Репнин не только не думал об отступлении, но в этот день, 14 декабря, заложил между Ригою и Дюнамюндом две батареи — одну на левом берегу Двины, а другую — на правом. На левом берегу батарею строил полковник Питер Лейси[7], на правом берегу работами распоряжался полковник Пфеннигбир. Батареи эти держали под обстрелом Двину и препятствовали подвозу съестных припасов в Ригу из Дюнамюнда. По реке Двине на малых канонирских лодках плавал Киевского пехотного полка полковник Клачковский и пресекал всякий подвоз продуктов в Ригу как с моря, так и с верхнего течения Двины. С нового года в Риге уже обнаружился недостаток в хлебе, последствием этого недостатка было появление заразительных болезней и чумы.
В последующие дни русские бомбы и ядра продолжали залетать в город с методичной регулярностью.
20 декабря несколько мясницких подмастерьев вышли из города, чтобы привести немного скота, но отлучились слишком далеко, были пойманы казаками, раздеты донага и свирепо умерщвлены. 23 декабря несколько кнехтов под защитой шведских солдат выехали из города за дровами. На них тоже напали казаки и, невзирая на охрану, захватили и увели с собой 20 человек.
В день Рождества и последующие дни обстрел города продолжался уже с привычной для жителей методичностью и неумолимостью. Пожары, тела убитых на улицах стало обычным зрелищем. Вечером 30 декабря к шведам перешёл русский дезертир, сообщивший, что они тоже нуждаются в хлебе, и что накануне шведские бомбардиры попали в русскую мортиру и убили 12 человек. Оказывается, русские тоже терпят недостаток в хлебе. После таких известий на душе у шведов и жителей Риги наверняка стало как-то веселей и приятней. Но уже на следующий день пятеро шведов перебежали к русским, и счёт изменился уже в пользу осаждающих.
Новый 1710 год русские начали бомбардировку города с самого утра 1 января и вызвали у обывателей Риги небывалый страх: бомбы с ужасным треском разрывались в воздухе и сеяли вокруг себя смерть. В связи с нехваткой фуража для кавалерии гарнизон приступил к планомерному отстрелу коней. Многие из них в поисках пищи бродили неприкаянные по городу и предместьям, падали с голода и околевали. Бегство солдат из гарнизона стало повседневным явлением.
«6 января, в день Крещения, в половине девятого утра неприятель снова начал бомбардировать, причем четвертый выстрел едва не лишил меня жизни, если бы меня не оградило неисповедимое милосердие Господа: да будет. Ему за эту милость хвала, слава, честь и благодаренье», — записал в своём дневнике Хельмс.
В ночь на 15 января шведы сделали вылазку, «но лучше бы они её не делали, так как нимало не выиграли от неё». Русские отплатили за вылазку ночной бомбардировкой Риги. 17 января при поездке шведов за дровами произошла новая стычка с казаками. В результате шведы захватили одного казака, но потеряли одного своего солдата. Такие стычки тоже стали регулярными. В ночь на 21 января отряд в составе 25 человек во главе с майором Боком сделал из крепости вылазку, убил пятерых русских и привёл с собой одного пленного. Ночные вылазки– эффективное ответное средство защитников города, доставляющее осаждающим тоже немало проблем, включая психологические.
«Теперь недостаток в провианте очень усиливается, и нужда растет с каждым днем, прекрасные дорогие лошади падают с голода по улицам и околевают; также и люди часто умирают, в один день хоронят от 12 до 16 человек, а иногда и более; по видимому, правый Господь наказывает нас сразу всеми тремя казнями; неприятель же сегодня молчал целый день», — читаем мы запись в дневнике Хельмса за 2 февраля.
В ночь на 9 февраля в город из-за трудной работы и холода перебежал один русский и сообщил, что осаждающие будут бомбардировать Ригу с Двины из Коброна и с моря, если кораблям удастся подойти поближе к суше. Его спросили о дате штурма, но перебежчик никакой информацией на этот счёт не располагал.
Нужда, голод и смертность в осажденной Риге, между тем, усилились. Красивый когда-то город во многих местах был опустошён и представлял собой руины камней.
20 февраля русский перебежчик сообщил шведам о прибытии небольшого подкрепления (100 человек) и скором прибытии к Риге царя Петра.
27 февраля, в первое воскресенье поста, в 10 часов утра в городе случилось странное происшествие: русские проявили изобретательность и послали шведам 4 бомбы, которые вместо пороха, были начинены опилками. В каждой бомбе находились 3 или 4 записки следующего содержания: «Верные известия и написанные без всякой лжи: 10 февраля 1710 г. в русский лагерь прибыль курьер с известием, что войска его царского величества с мечом в руке завоевали крепость Эльбинг. По этому случаю, 12 февраля был празднован великий триумф в русском лагере — целый день стреляли. После этого триумфа, 15 февраля, из Москвы в Юнгфернгоф прибыль курьер с радостным известием, что турецкий султан прислал подписанные трактаты о соблюдении мира еще на 20 лет. Он выдает короля шведского головою его царскому величеству, ради чего в русском лагере праздновали одинаково и 19 февраля и стреляли не только из орудий, но и из ружей».
Информация о состоянии русско-турецких отношениях накануне Прутского похода Петра, по свидетельству Хельмса, заставила рижан впасть в глубокое раздумье. Согласно нынешним представлениям, русские применили типичный способ ведения информационной войны.
А в марте всё оставалось по-старому. Предположения и надежды, циркулировавшие в Риге на то, что неприятель с открытием весны и наступления оттепели уйдёт, не оправдались. Русские, напротив, стали укреплять свои позиции.
11 марта к войскам Репнина прибыл фельдмаршал Шереметев, и по его приказу две береговые батареи были усилены и вооружены бóльшим числом орудий.
12 марта шведским солдатам объявили, что генерал-губернатор Стрёмберг получил из Стокгольма письмо, в котором его проинформировали, что Его Королевское Величество заключил с великим султаном наступательный и оборонительный союз, что Его Королевское Величество уже выступил с 100.000 христианскими невольниками (!) и придёт на помощь к стесненной Риге, как только на полях появится трава для лошадей. Султан же, согласно этой информации, напал со всем своим войском на Азов. Вряд ли Стокгольм намеренно внушал осаждённым в Риге напрасные надежды – скорее, шведы были очень плохо ориентированы о реальном положении дел.
На следующий день с амвона церкви св. Иакова, единственной церкви во всём городе, где еще шла служба, это письмо было прочитано прихожанам. Это можно было расценить как ответный шаг пропаганды графа Стрёмберга. Одновременно приказано было прибить имена дезертиров и перебежчиков к позорному столбу. Тем, кто будет пойман при бегстве к противнику, грозила виселица.
15 марта исполнилось три дня с тех пор, как город не обстреливался русскими, и начали говорить, что они отступают. Но вечером неприятель бросил в Ригу девятнадцать бомб и тем самым этой радости положил конец. На следующий день русские отпустили пойманного ранее шведского шпиона. Его спина была обожжена на огне, оба уха, нос и кусок языка отрезаны – с ними он и пришёл обратно к своим. Вечером к шведам из русского лагеря пришёл перебежчик, урожденный швед, взятый в плен полтора года тому назад под Лесной. Перебежчик тщательно скрывал причины своего освобождения.
3 апреля вскрылась Двина, и русские войска были отозваны со своих зимних квартир, чтобы присоединиться к дивизии Репнина.
13 апреля Шереметев созвал военный совет, на котором было решено действия русских войск по овладению Ригой активизировать. Тогда же были заложены две новые береговые батареи против Хофцумбергена, что в 2-х верстах от рижской крепости. Постройкою батарей распоряжались генерал Савельев и подполковник Озеров.
К половине апреля под Ригою сосредоточился весь осадный корпус, отдельными частями которого командовали князь Репнин, генералы Ренцель и Халларт. 15 апреля к осадному корпусу из Полоцка прибыл князь А.Д.Меншиков и привез с собой указания царя насчет дальнейшей блокады. Вследствие этих повелений против Хофцумбергенской батареи, увеличенной и оперативно названной подхалимами в честь Меншикова Александршанцем, был построен мост через Двину, а самый шанец вооружен 24 орудиями. Было ясно, что русские готовились к решительным действиям.
На 16 апреля гарнизон Риги запланировал вылазку, но из-за дезертирства троих военнослужащих вылазку отложили на следующий день. А вечером к русским сбежал ещё один человек, так что вылазку снова отложили на неопределённое время.
Апрель, как и март, прошёл в условиях обычной бомбардировки города – правда, число падающих на Ригу бомб увеличилось до 40-50.
28 апреля, после двенадцати часов, шведы под командой капитана Шрагге предприняли вылазку на рыбачьих лодках, снабженных бассами (маленькими орудиями) и небольшими экипажами. Они вышли к неприятельским батареям и вступили с ними в бой. Русские выпустили против них свои лодки, но шведы вернулись к своим без потерь. Они, согласно Хельмсу, потопили одну неприятельскую лодку, убили и ранили многих и привезли с собой 5 пленных.
К 10 мая осаждающие оборудовали на Лошадином острове, на Лукасхольме и у Шульцехофа несколько батарей и установили там пушки.
В середине мая в осадном корпусе русских обнаружилась чума, которая вызвала большую смертность в рядах воинов. С половины мая до конца осады от чумы, согласно комментариям переводчика дневника Хельмса, умерло 9800 человек. Чума в войсках сильно озаботила царя.
17 мая князь Меншиков отправился к царю в Петербург. Русские в это время были вплотную заняты осадой Выборга.
К концу мая рижане снова заговорили о возможности ухода неприятеля из-под стен города. Отчаявшимся людям нужно было верить во что-то хорошее.
В ночь 31 мая на рейде Дюнаминда появились шесть больших военных кораблей, на которых развевались вымпелы королевского флота. Когда с них были сделаны сигнальные выстрелы, город обуяли приступы радости.
«Вчерашняя радость солоно досталась нам сегодня, так как вчера вечером в десять часов неприятель начал бомбардировать, продолжал до 4 часов утра и бросил 152 бомбы, которые причинили большой вред и домам и людям», — пишет Хельмс. Но самая большая беда приключилась в форштадте, когда русские через Рауенские ворота ворвались в форштадт. Шведы были застигнуты там врасплох, и атаки не ожидали. Они стойко держались, после обеда гарнизон крепости на помощь им произвёл вылазку силами 600 пехотинцев и эскадрона кавалерии, которыми командовал полковник Хорн. Шведы отбили у неприятеля две ветряные мельницы, из которых одну тотчас же зажгли, но потом были вынуждены уступить русским, к которым тоже пришла подмога. Потеряв несколько человек убитыми и ранеными, отряд вернулся в город.
Осаждавшие всё плотнее брали город в кольцо, и всё больше артиллерии стягивалось к его стенам. В первых числах июня Шереметев приказал построить три новые батареи, вооруженные 14 пятипудовыми мортирами. Эти-то батареи и причиняли весьма ощутимый ущерб городу. В ночь на 2 июня русские атаковали Ивановские ворота, и шведы были вынуждены оставить их неприятелю. В это же время в город перебежал ещё один русский дезертир и рассказал, что их войско насчитывало около 13.000 человек. Дезертир сообщил также, что слышал о том, что к Риге во главе с королём Карлом идёт шведский сикурс: часть войск высадится в Пернове, а из Литвы со своим войском придёт генерал Крассау. Пришедший утром из русского лагеря ещё один дезертир подтвердил эту информацию.
3 июня шведы числом в 300 человек снова сделали вылазку и оттеснили неприятеля назад к Ивановским воротам. Несмотря на это, русские не ослабляли своих усилий по технической подготовке штурма крепости и так же методично обстреливали город.
10 июня шведские корабли у Дюнамюнда пришли в движение: они подошли к неприятельским батареям и пытались подавить их своим огнём, но так как дул совершенно противный ветер, то атака с моря прервалась.
11 июня у ворот Риги появился русский парламентёр с барабанщиком и передал от своего командования ультимативное требование капитуляции. В случае отказа сдать город русские угрожали штурмом и применением к гарнизону и жителям самых жёстких мер. Стрёмберг немедленно созвал совещание генералов и членов городского магистрата, поскольку ответ русским нужно было дать на следующий день. К вечеру пришел другой барабанщик с предложением осуществить размен пленных. Размен был допущен, и 10 человек русских пленных были обменены на 8 шведов. Это тоже восприняли в городе как признак того, что русские готовились к решительным действиям.
Весь день 13 июня был проведен в совещаниях.
И военные, и гражданские лица города пребывали в замешательстве. В этот день от русских перешёл ещё один дезертир и сообщил, что шведское подкрепление к Риге, в самом деле, двигается. Шведское войско, якобы, уже стоит в Курляндии и появится под Ригой через 5-6 дней. Потому, заявил дезертир, сдавать город ни в коем случае не следует. Он рассказал, что положение осаждавших было почти таким же бедственным, как и положение осаждённых.
Наконец 14 июня был дан ответ русским. Шведы, между прочим, требовали 4-недельного перемирия и допуска в Дюнамюнде, чтобы осведомиться у военных моряков о сикурсе. Парламентёр, тем не менее, не уходил до утра следующего дня. 15 июня в 9 часов утра он вернулся ни с чем к своим. После обеда русские вполне выразили своё отношение к шведскому ответу и открыли сильный обстрел города из мортир. Огонь нескольких батарей продолжался всю ночь, в город попало около 365 бомб, которые причинили большой ущерб людям, церквам и домам.
С 16 по 26 июня интенсивный обстрел города продолжился. 17 июня русский дезертир снова рассказывал басни о победе шведской армии в Литве и Курляндии. «Да прекратит наконец великий Господь по своей святой воле нашу великую нужду», — восклицает Хельмс на страницах своего дневника. Он пишет о бедствиях и страданиях людей, о голоде и чуме, о том, что рижане начинают есть конину и «многие другие непотребные вещи». Он утверждает, что всего в осаду погибло и умерло 22.000 человек.
28-го июня шведское командование выслало в русский лагерь парламентёра-барабанщика с предложением о перемирии. Он вернулся в половине десятого вечером и принес ответ, что перемирие начнётся с 7 часов следующего дня, 29 июня, и будет продолжаться до 7 часов 30 июня.
Стало ясно, что перемирие заключается на русских условиях, и что за ним последует капитуляция города. Так оно и получилось. 1 июля депутаты от короны, дворянства, магистрата и граждан встретились с русской делегацией, и начались переговоры о капитуляции. Граф Стрёмберг согласился на сдачу города и предложил свои условия, а фельдмаршал Шереметев, по обсуждении этих условий, принял их. Условия Стрёмберга, принятые и подписанные Шереметевым 4 июля 1710 года, составили рижскую капитуляцию из 65 пунктов, названную Шереметевым генеральною.
В генеральной капитуляции Стрёмберг как представитель верховной шведской власти в 14 пунктах упомянул об охране прав состояния вверенного ему генерал-губернаторства. Эти 14 пунктов, также принятые Шереметевым, обеспечивали будущность всех жителей провинции не как цельного самостоятельного общества, а как подданных шведского короля. В четырех из них подтверждались древние права лифляндского дворянства, его вотчины, суды, свободное отправление лютеранской веры, сохранение немецких обычаев и немецкого языка в судах и канцеляриях и обеспечивалось владение заставами и арендами. В десяти других пунктах гарантировалось свободное отправление веры, подтверждение древних привилегий, функций магистрата, обеспечение торговли, городских доходов рижским бюргерам. Присоединённая к Росси Лифляндия до 1917 года практически жила по старым шведским законам.
… 5 июля, в 7 часов вечера, войска его царского величества вошли в город, предводительствуемые генералом Репниным. Вступление победителей в город было обставлено весьма торжественно – горькую для побеждённых пилюлю нужно было завернуть в красивую обёртку. Да и русским следовало показать всю торжественность и величие момента.
В голове процессии шли 20 прекрасных подручных лошадей, затем несколько высших офицеров, затем сам упомянутый генерал с несколькими офицерами — все верхом на конях. Затем шёл полк особенно хорошо обмундированных гренадеров. За ними следовали 50 курьеров, некоторые из которых несли Андреевский флаг, а остальные — красивые вымпелы. Затем шёл артиллерийский полк, ехало в коляске, запряженной 4 белыми конями, какое-то знатное духовное лицо (Феофан Прокопович, епископ Новгорода?), прогарцевал полк драгун, промаршировали ещё 4 полка.
Русские тотчас заняли все ключевые места города и цитадели и выставили на них караулы. Андреевский стяг был утверждён на высоком валу цитадели.
Все гражданские власти остались на местах. Правда, весь рижский магистрат состоял всего из трёх бургомистров, четырёх ратсхерров и трёх секретарей, духовенство — из одного священника, гимназия — из двух профессоров, а школа при соборе — из двух преподавателей. В городе продолжала свирепствовать чума, кое-где возникали пожары, но русские быстро их тушили.
12 июля его сиятельство генерал Нильс Стрёмберг выступил из города с малочисленным гарнизоном, состоявшим исключительно из этнических шведов, с соблюдением необходимых почестей: с колокольным звоном и поднятыми знаменами, с шестью пушками, четырьмя мортирами и двумя гаубицами, но без офицеров и рядовых из числа прибалтийских немцев. В частности, генералы Клот и Альбедиль остались в Риге. Шведы погрузились на корабли и ушли в Стокгольм.
14 июля город был приведен к присяге.
Присяга тоже проходила торжественно.
Утром дворянство и граждане отправились верхом встречать фельдмаршала Шереметева. Все улицы от Карловских ворот до замка были заняты солдатами. В 11 часов начался въезд фельдмаршала в город. Процессию возглавляли двое знатных гренадерских офицеров, у которых на шапках были прикреплены драгоценные камни. За ними следовали 38 пар гренадеров верхами и с обнаженными шпагами в руках, у них на шапках тоже было прикреплено по прекрасному богемскому камню. За ними следовали 16 слуг знатных господ верхами, затем шли 36 прекрасных резервных коней, покрытых богато шитыми чепраками с серебряными стременами, затем — четыре пустые коляски, запряженные шестерками. Вслед за этим в коляске, запряженной шестеркой, въехал генерал Халларт, за ним ехали две коляски с высшими господами и пустые коляски, все запряженные шестёркой лошадей.
Потом следовали верхом граждане Риги с обнаженными шпагами в руке: дворянство во главе с бароном полковником фон Менгеном, ещё три генерала, а вслед за ними маршировала одетая в жёлтое придворная гвардия генерал-фельдмаршала из 72 человек, опять ехала коляска с какими-то важными господами и, наконец, сам генерал-фельдмаршал Борис Петрович Шереметев в собственной и богато вызолоченной коляске, запряженной шестью белыми и гнедыми конями. С ним рядом сидел курляндский барон и статсрат Карл фон Левенвольде, ранее уже вступивший на русскую службу. Перед коляской ехало несколько трубачей и два барабанщика, барабаны которых были обиты серебряной жестью сильно вызолоченной. Затем несли богато вышитый штандарт. Рядом с коляской шли по-турецки одетые лакеи (скороходы), за коляской шел отряд литаврщиков, четыре трубача, два валторниста и восемь гобоистов, — все одетые в желтое с изобильной серебряной оторочкой, а их лошади были украшены желтыми парчовыми попонами. Наконец, верхом ехали еще несколько слуг, которые заключали шествие.
Вся процессия устремилась к замку. В городе и цитадели отсалютовали все пушки. В замковой церкви суперинтендант Либориус Депкин говорил проповедь о значении присяги, после которой в сопровождении оркестра и пушечного салюта пропели «Те Deus». После этого лифляндское дворянство и рыцарство дало присягу. Когда это свершилось, Шереметев отправился на площадь, где было воздвигнуто большое возвышение, обтянутое красной тканью. На возвышении стояло кресло, обитое красным бархатом с золотой бахромой, над креслом возвышался полог из красного же бархата с золотой бахромой. Шереметев и русский генералитет вместе с представителями города взошли на трибуну — генералы и военные чины стали по обе стороны кресла, фельдмаршал тоже не садился, а встал на самой высокой ступеньке по левую сторону кресла, а весь магистрат, поднявшись на трибуну, принял присягу, текст которой зачитал обер-секретарь Фельдман. Затем присягу принимали старшины (гильдий) и остальные граждане.
После этого Борис Петрович под звуки пушечного салюта сел в коляску и уехал. За ним место присяги покинули её участники – они поехали откушать на обеде, устроенном новыми хозяевами Риги, которую победители за 9 месяцев осады «угостили» 7084 бомбами и под стенами которой потеряли около 10 тысяч человек умершими от чумы и других болезней.
Для Риги и его граждан начинался новый этап жизни в составе Российской империи.
Библиография
Беспалов А. В. Северная война. Карл ХII и шведская армия. М., 2000 г.
Беспалов А.В. Битвы Северной войны (рукопись)
Епифанов П. П. Россия в Северной войне // Вопросы истории. № 6, 7. 1971.
Очерки истории российской внешней разведки, том 1, М., международные отношения, 1996 г.
Павленко Н. И. Петр Великий. М., 1990.
Павленко Н.И. Пётр I, М., Молодая гвардия, 2004
Павленко Н. И. Полудержавный властелин. М., 1988.
Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова. М., 1989
Павленко Н.И., Дроздова О.Ю, Колкина И.Н. Соратники Петра, М., «Мо-
лодая гвардия, 2001
Рабинович М.Д. Полки петровской армии, М., 1997 г.
Разин Е.А. История военного искусства, ч.ч. 1 и 2, СПб, 1994 г.
Сборник Россия и Швеция в Средневековье и Новое время: Архивное и музейное наследие // Труды Государственного исторического музея. Вып. 133. М., 2002 г.
Славнитский Н.Р. Осада и взятие Нарвы русскими войсками в 1704 г., Мир
в Новое время. СПб., 2005 г.
Строев В. Пётр Великий в его изречениях, М., Ладомир, 1994 г., репринтное издание 1910 г.
Тарле Е.В. Северная война и шведское нашествие на Россию», т. Х сочинений в 12 томах, издательство АН СССР, М, 1959 г.
Устрялов Н. История царствования Петра Великого. СПб., 1863.
Хельмс Й. Достоверное описание замечательных событий при осаде г.
Риги…», 1711 г.
Шефов Н.А. Битвы России, М., АСТ, 2004 г.
Åberg A. Vår svenska historia. Stockholm, 1978.
Bengtsson F. G. Karl XIIs levnad. Stockholm. 1936.
Bonnier A. Den svenska historia. Karolinska tiden 1654—1718. Stockholm, 1967.
Сarlson.E. Konung Karl XII:s egenhändiga brev. Stockholm,1894, №33Carlsson F. F. Sveriges historia under Karl den XIIs regering, del E. Carlsson
[1] Данный очерк составлен по материалам рижского жителя Йоакима Андрея Хельмса, пережившего осаду Риги.
[2] Согласно русским летописцам, курось.
[3] Отца и сына Лесли Густав II Адольф одолжил из своей армии во время Тридцатилетней войны. И вот генерал Лесли , по всей видимости, младший, руководил штурмом крепости, детища шведского короля.
[4] Для лучшего восприятия и краткости рассказ Хельмса переработан авторами на совремнный русский язык.
[5] Счастливые люди! Если бы они знали, какими бомбардировками удивит мирных жителей ХХ век!
[6] При разбивке в цитадели в 1870 году садика, на площади перед бывшей артиллерийской казармой, с глубины не большей 1 аршина было вырыто множество человеческих костей. По-видимому, они принадлежали жертвам взрыва 13 декабря.
[7] Peter Lacy, у современников Ласси Пётр Павлович, (1678-1751), уроженец Ирландии, граф, на русской службе с 1700 г., участник Северной войны и войн с турками, пруссаками, генерал-аншеф, последние годы лифляндский губернатор.