Про молодость в сапогах и не только.

Этот материал прислал нам наш читатель, а теперь и автор Дмитрий Юрусов. Каждый служивший в Советской Армии найдет в нем нечто знакомое для себя. Формат коротких зарисовок не вполне соответствует статусу мемуаров, зато идеально подходит для встречи с собственными воспоминаниями, когда мы были молодыми…

В 1983 — 1985 служил на северном полигоне, ныне известном как «космодром Плесецк». 41-я площадка, старт №1 – нумерация общесоюзная. Именно с нашего старта производилось больше всего пусков в СССР (работал непосредственно на технике чуть больше года, за это время участвовал ровно в пятидесяти пусках). Сейчас это сооружение демонтировано. И вообще, с тех пор многое изменилось, но многое и сохранилось. Ракета-носитель «Союз» и сейчас стоит на вооружении. И если развитие российской космонавтики будет продолжаться в том же русле, то этот носитель имеет все шансы справить 100-летний юбилей. Осталось немного больше тридцати лет. Он же до сих пор жив, здоров, успешно работает и на пенсию не собирается, хотя пенсионного возраста уже достиг.

Все фамилии изменены, любые совпадения случайны.

*****

Эта небольшая зарисовка целиком вымышлена, никто не вешался. Попытка показать, как сгущенный до жидкого состояния армейский дух оборачивается абсурдом.

— … наступает, растянувшись цепью… Командааа, встаааать!!! Смирнааа!!! Товарищ майор. За время вашего отсутствия происшествий не случилось. Матицин и Тунгалиев находятся на хозработах, Сюканкин – в санчасти, Литвинов, Амбалов и Черепков – в наряде в автопарке, Яковлев – повесился. В команде проводится занятие по общевойсковой подготовке. Ответственный за команду старший лейтенант Анисимов.
— Вольно…
— Вольно! Садись!
— Значит так, Анисимов, сейчас берешь второе отделение и двигаешь на старт, в пультовую. Там уже Симакин… КАК ПОВЕСИЛСЯ!? КТО ПРИКАЗАЛ!?
— Обыкновенно повесился, за шею, в туалете. Никто не приказывал. Он, товарищ майор, инициативу проявил.
— Ах – инициативууу! У меня теперь этот инициативный отпуска хрен дождется! На дембель пойдет с последней партией! Дежурному по части доложил?
— Нет, товарищ майор.
— Почему? Чего ждал?
— Так сегодня по части Черников дежурит, его ж, товарищ майор, не добудишься.
— Ладно… Сейчас ты… Нет, отставить. Короче, туалет я сейчас опечатаю и пойду докладывать Кузнецову. А ты пока проследи, чтоб там порядок навели. Яковлеву сапоги начистить и свежий подворотничок подшить. Да, и в санчасть позвони.
— Есть, товарищ майор. А как там порядок наводить, если вы опечатаете?
— Ты ж офицер! Прояви смекалку!
— А если по нужде кому приспичит?
— Будут терпеть. Не маленькие – Родине присягу давали! Яковлев, ты чего здесь шляешься? Ты где сейчас висеть должен? Закрой рот, когда отвечаешь старшему по званию! Эх, Яковлев, Яковлев… Зачали тебя по пьянке и сдохнешь ты под забором… Все! Я пошел к Кузнецову. Анисимов, проследи за порядком, Яковлева быстро повесить на место. Не забудь в санчасть позвонить.
— Есть, товарищ майор…

*****

А это уже из жизни…

— Охфицеры третьей хруппы! Строиться!

В группе 45 офицеров, пока все отколупались из курилки, канцелярии и пр., прошло минут 15. Наконец построились.

— Довожу список охфицеров, идущих на торжественное собрание в городской дом охфицеров! Значит… Майор Пинюков – знает. Майор Клыковка – это я. Остальным – не надо…

*****

В ноябре 1983 военкомат выдал мне воинское требование на проезд до станции Плесецкая и предписание явиться в ВЧ № такой-то, в город Мирный. Всегда гордился своим знанием географии, но тут… На тот момент знал два Мирных. Один в Якутии, где алмазы добывают, другой и вовсе в Антарктиде. А станция Плесецкая – это в сторону Архангельска, немного до него не доезжая.  По совокупности фактов в голове образовался сильный дискомфорт. Оцените, как в Советском Союзе умели держать язык за зубами. Пять лет учебы в режимном ВУЗе, где на военной кафедре из нас готовили кадры для РВСН, два года работы в авиа-космической отрасли, и нигде ни слова, ни намека, что в СССР есть еще один космодром кроме Байконура.

Мирный – небольшой (особенно после Москвы) город, действительно мирный. Все грозное и готовое к бою раскидано по огромной территории полигона, а в самом городе живут офицеры с семьями (у кого есть), находится управление полигоном и некоторые вспомогательные части.

На службу офицеров возит специальный поезд, который местные зовут мотовозом. В начале существования полигона в качестве локомотива действительно использовался мотовоз. В 80-е никто уже толком не помнил, как он выглядел. Локомотив – обычный маневровый тепловоз, к которому прицеплено несколько древних плацкартных вагонов с деревянными полками. Мотовоз отправляется из Мирного в 8 утра и около 10 наши три вагона добирались до части. Вечером – обратная процедура. В 18 часов мотовоз стартует из части, в 20 часов мы в Мирном.

В первые же дни службы выяснилось много интересного. Самое главное – никакого гражданского космоса в СССР нет. Вся работа с техникой, обслуживание, проверки, сами пуски – все делают исключительно военные. Ни один гражданский не имеет права нажать ни на одну кнопку. А все техника, включая ракеты-носители, спутники и пр. – это вооружение. Забавно было в организационном плане. В СССР было пять видов войск: сухопутные войска, ВМФ, ВВС, ПВО и РВСН. Особняком существовали ВДВ. И кроме того была войсковая часть ВЧ 08340 со странным названием «ГУКОС» — Главное управление космических средств, но ни номер части, ни «ГУКОС» широкой публике были совершенно неизвестны. В отличие от, скажем, ПВО или РВСН.

А еще откровением было, что ракета-носитель вся серая. Целиком. Стратегические и тактические ракеты до этого видел, а где мог видеть космическую ракету-носитель? Только в телерепортажах с того же Байконура, так она там на старте стоит вся такая белоснежная. Еще на ВДНХ, тогда стояла и сейчас стоит. Белого цвета. А настоящая ракета на космодроме – серая. С небольшими вкраплениями красного и оранжевого. Ну, еще оранжевый головной обтекатель. Остальное серое. Оказывается, белоснежной она становится после заправки жидким кислородом, когда моментально покрывается густым слоем инея.

Песня «И снится нам не рокот космодрома…». Она тогда только-только появилась, быстро стала популярной, часто звучала по радио. Мой первый день в своей части, когда представлялся командиру, получал назначение в свое подразделение, совпал с днем пуска. Первый же день собственно службы имел возможность наблюдать пуск живьем. Хотя созерцал его с расстояния в несколько километров (всех незанятых непосредственно пуском и дежурствами обязательно эвакуируют на безопасное расстояние), впечатление все равно очень сильное. Этот звук пуска … Никакой телевизор, никакая акустика не могут передать даже десятой доли его своеобразия, мощи, объема. В песне удивительно точно подобрано слово: «рокот». В самом деле, не грохот, не рев, именно рокот, рокот невероятной громкости и глубины. Так песня склеилась намертво с впечатлениями от пуска, ее ноты до сих пор вызывают особые ощущения. Рефлекс…

*****

Военная форма. Офицерские брюки имели тонкий красный кант по внешнему шву. Коварная штука! Хотя цвет хаки очень практичный, грязь на нем почти незаметна, но рано или поздно возникала необходимость брюки постирать. И тут ждал сюрприз. При стирке в теплой воде кант страшно линял, трансформируясь в генеральские лампасы, которые не отстирывались уже ничем. Конечно, это свойство было давно в народе известно, но всегда находились жертвы линьки канта.

Получилось так, что на вещевом складе из всей возможной обуви моего размера были только хромовые сапоги. Кстати, отличная обувь! Легкие, прочные, при хорошей пропитке отлично защищают от сырости. Один недостаток – кожаная подошва. Обычно сапоги сдавали в обувную мастерскую, где делали резиновые набойки, но это занимало два-три дня. А у меня не было другой форменной обуви (яловые сапоги, ботинки) на подмену. Так и пришлось ходить с кожаной подошвой. Зимой. Кто не пробовал – не поймет. Выходишь из тепла на улицу, снег под прогретой подошвой начинает подтаивать, подошва быстро намокает, остывает, и из налипшего снега на подошвах образуются ледяные култышки. По улице ходишь – скользко, но терпимо, под ногами снег. А вот вход в казарму… Представляете? На подошвах лед, в казарме пол выложен плиткой. Стены и перила лестницы от двери – сразу не дотянешься. На тумбочке стоит дневальный, ржет чуть не в голос. Одной рукой честь отдает, другой за живот держится.

Иногда ходил в наряд начальником патруля. В первую очередь оцениваешь внешний вид бойцов, в частности, правильно ли сидит ремень. Во избежание субъективности (фигуры-то у всех разные), существовал такой критерий: пряжка ремня должна располагаться между последней и предпоследней пуговицами мундира. И вот иной раз видишь, пряжка явно на детородных органах болтается, а формально вроде все верно. Между последней и предпоследней пуговицами. Недоумевал, пока старшие товарищи не подсказали: деды нашивали на мундир еще одну пуговицу внизу, а кто ж пуговицы считает?

*****

Начальство интенсивно практиковало такую воспитательную меру. Вызывает к себе начальник группы в 17:50, и ставит небольшую задачу, минут на 20. А поезд в Мирный отчаливает в 18:00. И ты либо остаешься в части до утра, либо добираешься до города по своему разумению, то есть на попутках, или, как это называлось на полигоне, перекладом. 40 километров. Дорожная сеть полигона имела древовидную структуру. Из Мирного выходила одна дорога, доходила до КПП на 26-м километре (он так и назывался – 26-й КПП), а дальше начинала разветвляться по всяким частям, коих на полигоне было великое множество.

После очередной порции воспитания решаю добираться до города перекладом. Выхожу на шоссе, понятно, в это время из части никто не едет, шансы на попутку нулевые. Дохожу до первой развилки, шансы растут. Но все равно никто не едет! Иду дальше. Еще развилка, шансы еще растут, но никто упорно не едет! Иду. Темнеет. Развилка – нет попуток. Развилка – нет попуток… И так до самого 26-го КПП. Глухая ночь, кругом тайга. Машин нет. Возвращаться назад? Идти дальше? Пошел дальше. Около восьми утра добрался до общаги, сполоснул лицо, и как раз успел к 8:00 на мотовоз обратно в часть.

Такое случалось редко, мне в тот раз как-то особенно не повезло. Обычно все же попутки были. Но некоторые решали эту задачу еще эффективнее. Вообще без всяких попуток.

Пятница. Вечер, примерно без пяти шесть. Офицеры уже сидят в вагонах, строя планы на вечер пятницы: семейные мероприятия, рестораны, дружеские компании и т.д. Предвкушают. Уже шесть часов, поезд стоит. Полседьмого… Семь… Народ начинает злиться – все планы рушатся к чертовой маме. Наконец около восьми трогаемся и к десяти благополучно прибываем в славный город Мирный. Какие уж теперь гости и рестораны… И только несколько дней спустя выясняется причина той задержки.

Под воспитание попал прапорщик Тюрин. Начальник группы по педагогической традиции около шести вечера поставил ему задачу: загнать вагоны с блоками ракеты (ракета для перевозки по железной дороге разбиралась на семь-восемь частей, семь-восемь вагонов) в МИК (монтажно-испытательный корпус). Тюрин нашел гениальное решение. Он перехватил локомотив, который должен был везти офицеров в Мирный, и этим локомотивом загнал выгоны в МИК. А потом незаметно, в атмосфере общего психоза, заскочил в вагон, пристроился в уголке и затаился. Если бы узнали причину задержки в тот момент, его бы линчевали. А через несколько дней уже отошли, вспоминали со смехом.

*****

Часть занимала довольно большую площадь, застроенную одно- и двухэтажными зданиями. Единственное исключение – пятиэтажная гостиница «Полярная» для командированных. Понятно, что при такой топологии канализация забивалась чуть ли не ежедневно. Малый напор и огромные расстояния. Да еще основные пользователи – бойцы, а что они могли бросить в очко, вообще непредсказуемо. Из-за регулярности заторов давно был найден простой и эффективный способ их устранения. К проблемному месту подгонялась пожарная машина, в канализацию вставлялся брандспойт, и пробка пробивалась всей дурью пожарного насоса.

И вот забилась канализация в офицерской столовой. Единственное место для внедрения брандспойта – туалет на три посадочных места на первом этаже столовой. Закон сообщающихся сосудов местным сантехникам был уже известен, поэтому два унитаза зачеканили тряпками. На каждую тряпку для надежности поставили бойца. В третий унитаз дали напор десять атмосфер. Один из воинов впервые участвовал в такой операции, тряпку забил недобросовестно, и в наказание омывался тонкими струйками ароматной жижи, пробивавшимися через неплотности в тряпке. Но это не самый яркий эффект операции прочистки канализации. В кулуарах столовой, на втором этаже было еще vip-очко для поварих, про которое начисто забыли. И оно в тот момент было занято. Такой виртуозной подборки ненормативной лексики, которую издавала вынесенная верхом на струе воды из туалета повариха, слышать больше не приходилось. В громкости самовыражения она себя не ограничивала.

*****

В советские времена обед в столовой стоил как правило немного меньше рубля. Обычно на кассе даешь рубль, получаешь мелочь на сдачу и ссыпаешь ее в карман. За несколько дней мелочи набирается столько, что штаны начинают сползать под ее весом. Поэтому я иногда устраивал разгрузочные дни для кармана, рассчитывался в столовой мелочью.

Очередной разгрузочный день, иду вдоль прилавков, ставлю себе на поднос компот, салат, второе, дохожу до кассы. Лезу в карман за мелочью… А там пусто! Вообще пусто. И бумажных денег с собой нет. Палец в судорожных попытках найти хоть что-то нащупывает в дне кармана небольшую ехидную дырочку. Понятно. В течение дня монетки по одной проскальзывали в эту дырочку, падали в сапог и ложились под ступню. Оказывается, это совершенно незаметно. И дальше, к буйному восторгу всей очереди, под множество соленых комментариев, прямо у кассы снимаю сапог, высыпаю оттуда мелочь и расплачиваюсь …

*****

У меня была газовая зажигалка. Ленинградская. Новая такая стоила девять рублей. Вид имела довольно пижонистый, но как прибор получения огня – далеко не лучший вариант. Кресалом добыть огонь было легче. Один боец пылко влюбился в мою зажигалку и страстно возжелал ее. Каждый день домогался: «Продайте» да «продайте». Пристал, как пьяный к забору. В конце концов, достали меня оба, и боец, и зажигалка. Подарил. Через несколько дней воин встречает меня в казарме, сияет, как новый пятак, улыбка до ушей: «Товарищ старший лейтенант, смотрите, что с вашей зажигалкой стало!». И демонстрирует мне искореженные металлические останки изделия ленинградской галантерейной промышленности.

На мое недоумение рассказывает, как все случилось. На въездных путях в часть стояли вагоны с очередной ракетой. К таким вагонам положена охрана. Вот он и попал охранять. На улице мороз за 30, а он что, дурной, на морозе у вагонов прыгать? Рядом будка стрелочника (боец-железнодорожник), там печка. Отправился нести службу в будку. Печь-буржуйка, раскаленная до красна, горячий чай, курево… Благодать! Разморило, уснул возле печки. Зажигалка от печки разогрелась так, что взорвалась в кармане. Благо, на нем были зимние танковые штаны, их зажигалка не пробила. Обошлось без травматизма.

*****

Следующая станция после Плесецкой в сторону Архангельска – Шелекса. Теоретически через нее могли подаваться в бега бойцы с полигона, хотя проломиться десяток километров через нехоженую тайгу (а дорог или троп там не было), задача далеко не тривиальная. Тем не менее, был на полигоне такой наряд: офицерский патруль на станции Шелекса. При станции существовал одноименный поселок. Место чрезвычайно унылое. Ряды серых покосившихся бараков, пустая, грязная даже зимой улица, изредка кривая тень из барака в барак нетвердой походкой. Основное население поселка – бывшие зэки, которым запрещалось жить в крупных городах.

Недалеко от станции стояла большая неухоженная изба с гордой вывеской «Военная комендатура». Фактически патрулирование сводилось к тому, чтобы сутки проторчать в этой избе, пока тебя не сменит следующая пара «счастливчиков». Из всех развлечений зимой – пилить и колоть дрова из наваленных рядом бревен, а летом – бить комаров и кормить набитой дичью тараканов, обильно обитающих при комендатуре.

Поехали с напарником заступать в этот наряд. Зима. Полчаса в холодном автобусе, минут 20 на морозе в ожидании поезда, около часа в холодном тамбуре (у нас было предписание от коменданта Мирного на патрулирование в поездах на участке Плесецкая — Шелекса, с таким предписанием проводники пускали нас только в тамбур). В общем, когда добираешься до места, самое сильное желание – оказаться в тепле.

А тепла нет. Предыдущая смена просто забила на это дело. В результате мы оказались в нетопленной избе, которая благодаря изобилию щелей выстыла почти до уличной температуры. У меня были планы на этот наряд – выспаться. Недосып накопился приличный, готов был проспать все сутки напролет. Но не в холодильнике же! Давай топить печь. А что такое, разогреть огромное кирпичное чудовище? Кубометра три кирпича? Это несколько часов интенсивного сжигания дров. И все это время зубы во рту друг за другом гоняются в пляске Святого Вита. Наконец, бок печи стал чуть теплеть, что меня вполне удовлетворило, уже можно устроиться хоть с алеутским, но комфортом. Придвинул койку вплотную к печи, прижался к чуть теплеющим кирпичам, не раздеваясь, закутался в байковое одеяло, сверху набросил шинель. Пригрелся. Заснул. А у напарника была с собой интересная книга, так он остался еще топить и заодно читать.

Просыпаюсь в аду. Во всяком случае, по моим представлениям ад должен быть что-то вроде этого. Печь раскалилась – дотронуться невозможно. Во рту – как в мартене. Состояние близкое к тепловому удару. Пить хочется, как на третий день прогулки по Сахаре. Я к ведру с водой, ведро пустое. Напарник всю воду вылил в огромный чайник, который оставил на горячей плите. Я к чайнику, а он мне в ответ ехидную толстую струю густого пара. Выскочил в одних трусах на крыльцо, плюхнулся в сугроб, рядом в сугроб же кружку с кипятком… Какая же приятная вещь – крепкий архангельский морозец!

А напарник что, он семейный. Его жена экипировала. Лежит себе под чистой простыней, раздетый, похрапывает.

*****

Для справки – структура нашей части. Структура довольно специфическая, на обычный мотострелковый полк не похожа.

Часть именовалась «29-я ОИИЧ (Отдельная инженерно-испытательная часть)». Разумеется, был у части и стандартный номер: вч 13973.  Основное подразделение части – группа. Начальник группы – должность подполковника. В части пять групп. Первая группа работала со стартовым комплексом. Вторая группа – спутники. Третья (наша) группа – носитель. Четвертая – телеметристы. Пятая – тоже спутники, но более новые. И вспомогательные подразделения: авторота, рота охраны, узел связи и т.п.

Про другие группы сказать не могу. Наша состояла из трех команд. Начальник команды – майор. 31-я команда, как ее называли «электроогневая», вся бортовая и наземная электрика носителя. 32-я команда – монтажники, их дело сборка носителя в монтажно-испытательном корпусе. И 33-я команда – двигателисты, работа с двигателями носителя.

Команда, в свою очередь, состоит из трех отделений. Причем одновременно есть начальник отделения – капитан, и есть командир отделения – сержант. Наименьшая структурная единица – расчет. Я был начальником расчета. По штату в моем расчете числилось два старлея: начальник расчета и инженер расчета, и два бойца – операторы. Отсюда необычно высокое поголовье офицеров. В части на 1000 бойцов (обычный полк) приходилось примерно 250 офицеров. В нашей группе по штату числилось 45 офицеров и 130 бойцов. Естественно, соотношение офицеров и бойцов в разных подразделениях было разным, в зависимости от специфики.

*****

Первая боевая работа. Понятно, что новый человек в части ничего не знает и не умеет. Его теоретическая база никого не волнует, его практические навыки здесь использовать невозможно, поскольку техника своеобразная, в других местах не встречается. Все приходится осваивать с нуля. Даже в середине 80-х система управления носителя и наземное оборудование выглядели весьма архаично. Все было исполнено на реле и магнитных усилителях. Разработка середины 50-х. Бортовой прибор, функционал которого на элементной базе 80-х можно было собрать в габаритах спичечного коробка, весил 20-30 кг и занимал объем 10-15 литров. Но примитивность элементной базы не выливалась в простоту эксплуатации. Скорее, наоборот. Инструкция по проверке системы СОБИС, за которую я отвечал, это несколько сотен страниц формата А4 машинописного текста. Не считая схем и чертежей системы, которые тоже нужно было знать.

Начало службы – усиленная зубрежка матчасти и сплошные наряды и дежурства. Что естественно, отправить на сутки в наряд прозелита, это меньшее зло для подразделения, нежели лишиться на сутки опытного специалиста.

Наконец, под прессингом непрерывных нарядов и пинков командования, отправляешься к контроллеру из управления сдавать экзамен. Управление – вышестоящая организация, где по 15-20 лет служат контроллеры – матерые майоры и подполковники, знающие все системы носителя лучше, чем сантехник дюймовую резьбу. Разумеется, выучить за пару месяцев систему до такой степени, как контроллер за 10 лет, невозможно. Поэтому получение допуска к самостоятельной работе больше зависит от характера контроллера и его настроения в данный момент. Обычная практика – сдавать со второго или даже третьего захода.

Ура, экзамен сдан, допуск получен. Испытание очередного носителя ты встречаешь уже в роли самостоятельного номера боевого расчета. Носитель проходит проверку дважды. Первая проверка – на технической позиции, в МИКе. Вторая проверка — на стартовой установке, за сутки до пуска. Объем проверок и состав оборудования практически одинаков. Но на старте все наземные пульты системы управления размещены в общей пультовой носителя, а в МИКе из неких загадочных соображений пульты системы СОБИС вынесены в отдельную пультовую. С одной стороны, это плюс, не маячишь на глазах начальства, сидишь себе спокойно в отдельной комнате. С другой – случись что, и ты совершенно беспомощен. Поскольку нормально работающая связь – это скорее исключение, чем правило.

Вот и со мной на первой же работе случился казус. Надо сказать, никто не требует знания инструкций проверки наизусть. Перед тобой на столе лежит этот фолиант, и все проверки проводишь по подробному описанию. Но… Пульт СОБИС довольно большой, Сидя по центру, до крайних кнопок и тумблеров с трудом дотягиваешься вытянутой рукой. Кнопки такие, что для их нажатия надо навалиться всем плечом. Не сенсоры. Проверка разбита на несколько этапов. Получаю команду на проверку такую-то, выполняю соответствующие операции, докладываю и сижу, жду команды на следующие операции.

Получаю очередную команду. Читаю в инструкции сделать то, делаю, сделать се, делаю. Кнопку «Режим» нажать, держать. Навалился вытянутой левой рукой на кнопку, нажал, держу. Следующий пункт. Кнопку «Коррекция» нажать, держать. Правой вытянутой рукой жму, держу. Привет. Конец страницы. И сижу я раскорякой с занятыми руками совершенно беспомощный. Чтобы кого-то позвать нужно включить микрофон, а его мне включить уже нечем. Руки заняты, ногу из-под пульта и гимнаст бы не вытащил. Исхитрился как-то перевернуть страницу зубами. Вспомнил связистов времен ВОВ, как провода зубами сжимали…

*****

Этого я сам не видел, мне рассказывал приятель из второй группы, который работал со спутниками. Некоторые спутники перед стыковкой с носителем должны были проходить проверку в барокамере. Барокамера – бочка с внутренним диаметром около трех метров и метров пять длиной. По регламенту внутренняя поверхность барокамеры перед испытаниями подлежала промывке спиртом. Это кажется в кайф: столько спирта! На самом деле, процедура на редкость неприятная. Около часа дышать густыми спиртовыми парами, ничего кроме отвращения к запаху и вкусу алкоголя не вызывает. Операцию должны были выполнять офицеры, бойцов к спирту не подпускали категорически. Но никто из офицеров не рвался в барокамеру дышать парами спирта. Поэтому все же протирали бойцы, но под строгим контролем, непрерывным бдением и внимательнейшим надзором. Офицер наливал бойцу в кружку спирт, вручал губку и далее не отводил от него взгляда, вплоть до того, что не моргал. У бойца не было ни малейшей возможности отхлебнуть или отлить из кружки. Если боец пытался повернуться к офицеру спиной, прикрывая кружку корпусом, тут же следовал грозный рык, и боец принимал допустимую позу.

И все-таки. Один воин после обработки барокамеры неоднократно был замечен навеселе. Но как? За ним следили с удвоенной, с утроенной тщательностью. Следили в две, в три пары глаз. Ничего подозрительного. А вечером – пьяный.

Но сколько веревочке не виться… Вычислили и его. Что этот кулибин придумал. Он подмышкой пластырем крепил пол-литровую клизму, на носик надевал трубочку, пропущенную через рукав. Конец трубочки лежал в ладони так, что взяв в эту руку кружку, конец оказывался погруженным в спирт. Плотно прижатая к телу рука слегка приподнимается в плече, и готово. Грамм 150-200 спирта в его распоряжении.

*****

Для справки. Цифры неофициальные, за их точность не ручаюсь. Нам их называли частным образом просто для общего представления. Ракета-носитель 11А511 («Союз») стоила 600 тысяч рублей. Спутник в зависимости от типа (а их разновидностей было больше десятка) стоил от 2,5 до 7 – 8 миллионов рублей. Один день работ на старте обходился государству в 500 тысяч рублей.

Чаще всего запускали спутники серии «Зенит». Это практически орбитальный фотоаппарат. Конструктивно – тот же космический корабль «Восток», только вместо кресла космонавта в спускаемом аппарате размещена фотоаппаратура и кассеты с пленкой. На орбите он проводил неделю, после чего спускаемый аппарат приземляли и уже на Земле обрабатывали отснятый материал. На тот момент в СССР не было аппаратуры связи, позволявшей передавать на Землю в реальном времени картинку высокого разрешения. Поэтому пользовались такой технологией.

А поскольку время было горячее, тут и Афганистан, и конфликты на Ближнем Востоке, то свежая разведывательная информация требовалась постоянно. Соответственно, пускали часто.

Ни чисто военным, ни чисто гражданским этот спутник нельзя было считать. Летает над территорией СССР – народнохозяйственный спутник, исследует ресурсы Родины. Летает над вражьей территорией – военная разведка. И такое двойное назначение было у большинства объектов.

*****

Капитан Хрулев из первой группы был известен своим талантом подрезать что-либо из казенного имущества. Все, включая начальство, знали эту его страсть, но ни разу никому не удалось схватить его за руку. Вот один из его «подвигов».

Хрулев управлял заправкой носителя кислородом. В его распоряжении был солидный агрегат, размещенный то ли в двух, то ли в трех не расцепляемых железнодорожных вагонах, где размещались, компрессоры, весы, расходомеры, запорная арматура и т.п. Такой агрегат был один на весь полигон, поэтому если случались пуски у соседей, то Хрулев ехал к ним на гастроли со своей техникой.

Пуск у соседей. Командир соседей прекрасно знал таланты Хрулева, поэтому прямо на построении, не стесняясь, открытым текстом, назначил двух своих бойцов в сопровождение Хрулеву, мол, глаз с этого капитана не спускать, при любых подозрительных движениях докладывать лично и немедленно.

А Хрулев присмотрел возле старта новенький, свежеокрашенный, без единой царапины сварочный аппарат. Ну, такой соблазнительный! Прямо просился в его хозяйство. Но как? Эти два раздолбая ходят попятам, глаз не сводят. Ладно. Дождался Хрулев своего звездного часа. Заранее расставил на выгодные позиции своих воинов, проинструктировал их, и во время заправки дал дренаж кислорода. Весь стартовый стол быстро заволокло густым белым туманом, в шаге от себя ничего не видно. Когда туман рассеялся, все было, как было. Все на своих местах. Кроме сварочного аппарата. Его не было.

Ситуация однозначная, никакого следствия не нужно. Но за руку не пойман, и не уличишь! Оборудование секретное, допуска на посещение хрулевских вагонов в соседней части не было ни у кого. Ни у соседского особиста, ни у соседского командира. А режим – штука такая, лучше не связываться.

*****

Подготовка пуска и пуск занимали два дня. Первый день работ на старте: вывоз собранной ракеты с пристыкованным спутником из монтажно-испытательного корпуса на старт, установка на стартовый стол, проверка всех систем носителя. В плане режима это был обычный рабочий день. В 10:00 построение боевого расчета (только не плацу, а на старте), постановка задач и дальше работа. Вечером мотовозом в город. Второй день работ на старте: еще ряд проверок, заправка носителя, заключительные операции и собственно пуск. Тут уже все отсчитывалось от времени пуска, которое могло быть любым. Начало работ – за шесть часов до пуска. Если, например, пуск назначен на 9:00, то работы начинались в три часа ночи. После пуска боевой расчет был свободен. Бойцов разводили по казармам и в этот день не грузили ни занятиями, ни нарядами, ни работами. Даже разрешали спать днем. Офицеров боевого расчета автобусами отвозили в Мирный.

Одно время моим соседом по общежитию был лейтенант из соседней части, заправщик. Его обязанностью при подготовке пуска была заправка керосином четвертой ступени носителя. В тот незабываемый день в их части был утренний пуск. Соответственно, в середине дня он был уже в общаге. Я вернулся со службы в штатном режиме, в девятом часу вечера. Соседа нет, где-то загулял, в комнате стоит непонятный, но запредельно резкий запах. Аж глаза щипало. Начал искать источник запаха, вот он, его меховуха (офицерская техническая куртка на меху), в которой он работал на пуске. Выбросил меховуху в коридор, распахнул окна и двери, кое-как нормализовал атмосферу.

Сосед вернулся ближе к полуночи и прояснил ситуацию. Его рабочее место на пуске – на колонне обслуживания возле заправочной горловины четвертой ступени. Высота – метров 35 от нулевой отметки. В руках шланг, через который подается керосин. Никакого способа управлять подачей у него нет, вентиль и насос — на нулевой отметке. Его задача дождаться, пока из шланга начнет течь ровная, без пузырей струя, после чего вставить шланг в заправочную горловину и дождаться окончания заправки. Включается и выключается подача керосина внизу. Для слива начальной порции керосина с пузырями предусмотрено обычное оцинкованное ведро.

Начинается заправка, керосин пузырится, ведро быстро наполняется, а керосин все с пузырями. Решение надо принимать мгновенно. Пока он даст команду перекрыть керосин, пока внизу закроют вентиль, все это время керосин будет течь на борт носителя. А народ тогда был еще под впечатлением страшной аварии 1980-го года, когда загорелась ракета во время заправки (между прочим, на том самом старте, на котором работал он). Тогда погибло 49 человек, все, кто находился на колоннах обслуживания. Поэтому лить керосин на борт ему было невозможно на уровне инстинкта самосохранения. И он принял единственно возможное решение, вставил шланг в рукав своей меховухи, и только после этого дал команду перекрыть керосин.

Кончилось все хэппи ендом, ракета благополучно стартовала. Вернувшись в общагу, он решил исправить ядреную вонючесть своей меховухи. Но как? Попробуйте отстирать с одежды, с меховой одежды, несколько литров керосина. Безнадежно. Так он бухнул в злосчастный рукав полфлакона одеколона. Результат получился носораздирающий и глазощипательнй. Убедился сам.

*****

В части была объявлена внезапная тревога, о которой знали за неделю и тщательно готовились. Все дружно явились на службу с тревожными чемоданчиками, несколько дней офицеры жили на казарменном положении, все ходили с противогазами и по сигналу воздушной тревоги укрывались в убежищах. Проверяющие были довольны, часть получила высокую оценку. Тем более, что проверяющих щедро одарили клюквой (был конец лета), грибами, копченым хариусом и душевно попарили в бане с кислородным бассейном.

Отбой дали в пятницу вечером, офицеры как один отправились домой расслабляться после тягот несения службы, предвкушая выходные вне казармы и без противогазов.

И надо же случиться такому совпадению, на следующий же день, в субботу, нежданчиком выскочила реальная боевая задача. На орбите действовала группировка спутников, отслеживающих пуски на землях супостатов. По-моему, восемь штук. Весь земной шар был под непрерывным наблюдением этой группировки. Но один из спутников скоропостижно скончался в самом расцвете сил, задолго до израсходования своего ресурса. Бывает. Даже самая надежная техника иногда отказывает. На такой случай был предусмотрен запасной спутник и дежурный носитель для запуска. Только ведь спутник нужно было еще запустить, и тут без стартового расчета не обойтись. А запускать надо срочно, часть вражеской территории осталась без присмотра. Вдруг ракету в нас пустят?

Начальство кинулось собирать людей, да куда там. После боевых тревожных будней офицеры массово рванули на выходные в тайгу. Клюква, грибы, рыбалка, охота… Пойди, разыщи в тайге пару сотен человек. Безнадежно. С огромным трудом из трех частей собрали один неполный стартовый расчет. Задачу выполнили, спутник запустили, брешь в группировке заткнули. Вражьи происки были пресечены еще до зародыша. Но случай наглядный в плане соотношения между показухой и реальной жизнью.

*****

И опять про капитана Хрулева. Он был славен не только талантливым присвоением казенного имущества, но и своим умением подколоть, стебануться. С юмором у него было все в порядке.

Небольшое отступление, чтобы было понятно тем, кто не служил в Советской армии. В армии принято любое выступление начинать с представления выступающего. «Сержант Петров», и дальше само выступление. Или «подполковник Сидоров», и дальше прямая речь. На партийных или комсомольских собраниях выпячивать свое звание считалось идеологически неприличным. Потому что между коммунистом Петровым и коммунистом Сидоровым разницы быть не должно, хоть один рядовой, а другой генерал. Но как коммунисты они равны. Теоретически. Практически разница была не меньше, чем на плацу. Тем не менее, были приняты формы представления без упоминания звания: «Комсомолец Иванов» или «Коммунист Петров». Ну худой конец «Беспартийный Сидоров».

В части выдался тяжелый день. Утренний пуск, и после обеда ждали проверку из Москвы. Каждое из этих событий само по себе натягивает до звона нервы у всякого начальства, крупного и мелкого. А уж когда оно случается в один день, тут дай Бог без инфарктов обойтись. В тот момент в жизнь натужно проталкивалось новое веяние: КП (командный пункт) части. Все доклады, вопросы, заявки и пр. от всех подразделений сходились к дежурному по КП. Тот либо отвечал сам, либо переадресовывал командиру части, начальнику штаба, в службу тыла и т.д. Соответственно, шел и обратный поток, запросы, распоряжения, приказы от командования части и разных служб вываливались на голову дежурного по КП, и тот должен был доводить их до подразделений.

Дежурство по КП даже в спокойные дни трудно было назвать безмятежным, а уж когда почти одновременно состоялись две чрезвычайные ситуации … В тот день дежурный был подобен обнаженному узлу нервов, которой непрерывно со всех сторон тычут тупыми иглами. И тут на КП заглядывает Хрулев. Он свое на пуске уже отработал, теперь до следующего дня свободный человек, ждет автобуса в Мирный. Вид расслабленный, вальяжный. Вопрошает дежурного: «Валер, а сколько времени?». Этот невинный вопрос был последней каплей, которая буквально взорвала дежурного истерическим припадком. Во весь голос, на весь штаб (а КП находился в здании штаба части): «Да тут ….!!! И …..!!! В …..!!! Со всех ….!!! На …!!! Еще какой-то …уй приперся время спрашивать!!!». Хрулев подбоченился, организовал демонстративно обиженную физиономию: «Я не …уй! Я – коммунист Хрулев!».

*****

Связь – традиционно слабое место нашей армии. В самом деле, возьмите любой советский фильм про войну. Везде стойкость, мужество, героизм. Все сражаются. Пехота отбивает ожесточенные атаки, сама атакует, стреляет, сходится в рукопашной. Танкисты ездят, стреляют, горят, сражаются. Летчики летают, бомбят, стреляют, сражаются. И так далее. И в любом фильме есть архетипический эпизод, где связист бешено крутит ручку телефонного аппарата, истошно вопит в трубку: «Василек! Василек! Я ромашка! Ответьте!», а ответа нет.

В составе моей системы СОБИС были датчики расхода топлива. Датчики довольно простые: в топливной магистрали размещалась вертушка, которая приводила в движение ротор маленького примитивного генератора. С обмотки статора снималось измеряемое напряжение. Больше расход топлива, выше обороты вертушки, выше напряжение на выходе. Всего таких датчиков в системе было 10 штук: пять блоков первой/второй ступени, и по две магистрали – горючего и окислителя, в каждом блоке. Итого 10 магистралей.

Работоспособность датчиков проверялась на технической позиции. Понятно, никто не будет заправлять носитель ради проверки каких-то датчиков. Магистрали просто продувались сжатым воздухом, что было достаточно для оценки состояния датчиков. Но тут была одна тонкость. В воздушном потоке вертушке вращаться много легче, чем в жидкости. Соответственно, скорость вращения легко и многократно превосходила номинальную, что было чревато перегревом и расплавлением подшипников вертушки. Поэтому при малейших признаках жизни датчика, когда стрелка контрольного вольтметра чуть отклонялась от начала шкалы, немедленно подавалась команда «Стоп!!!», по которой перекрывалась подача воздуха. Так проверялись все десять датчиков, один за другим. Командовал и следил за вольтметром я у себя в пультовой, а воздух давали и перекрывали двигателисты в зале монтажно-испытательного корпуса, где лежал на стапеле проверяемый носитель.

На испытаниях очередного носителя обнаруживается отсутствие связи у меня в пультовой. Нет ее и все. «Василек! Василек!», хоть обкричись, ни какой ромашки. Связисты смотрят честными глазами и в недоумении разводят руками, мол, проверяли, все работало. Все остальные операции я мог выполнять без связи, основная пультовая, откуда шло управление работами, была в соседнем помещении, легко было послать связного. Но проверка датчиков … Тут пока связной добежит от пультовой до зала, хватит времени несколько раз расплавить подшипники. Даже если связной побежит без перекура. Выход нашли чисто военный. От дверей пультовой по коридору до лестницы (метров 50), далее по лестнице со второго этажа на первый, и по следующему коридору до дверей в зал поставили цепь бойцов. Организовали голосовую эстафету. Вижу движение стрелки вольтметра, ору «Стоп!», и слышу из коридора удаляющееся эхо «Стоп – стоп – стоп – стоп…». И так все датчики.

*****

Иногда складывалось впечатление, что служба состоит из подготовок к проверкам и устранению недостатков по результатам проверок, плавно перетекающим в подготовки к следующим проверкам. Но тут намечалось что-то необыкновенно серьезное, чего ждали как землетрясения, как цунами. Грозное и неизбежное. И вот оно грянуло. Я в силу незначительности своего служебного положения особо ничего не ощутил. Как говорил один из сослуживцев: «Черви не боятся орлов. Черви боятся кур». Но на уровнях повыше гроза разразилась серьезная. Сменилось все руководство от командира части и выше. И резко изменилось поведение начальства. Нас стали постоянно драть, как сидоровых коз. Такое впечатление, что сверху пришла установка: иметь личный состав во все дыры непрерывно. И нас имели постоянно. Без вазелина. По любому поводу (а в армии всегда можно найти повод) и без повода. Новый начальник управления (аналог командира дивизии) получил прозвище «Бешеный».

При этом боевые работы продолжались в обычном ритме. Что ни неделя, то пуск. Но если раньше после пуска начальство благодарило боевой расчет (и было за что, работали в самом деле четко, ни к технике, ни к работам на технике претензий не было), то теперь обязательное построение после пуска сводилось к мрачному строю боевого расчета и свирепому разносу от начальника управления и заместителя начальника полигона.

Запускали спутник связи РВСН. Посмотреть пуск приехал заказчик, генерал-лейтенант, начальник связи РВСН. Отработали как обычно, в штатном режиме, без косяков. Ракета со спутником ушла идеально, спутник вышел на расчетную орбиту. Построение после пуска. Бешеный уже набрал воздуха для очередного залпа ругани, и тут идет заказчик, генерал-лейтенант. Фамилию не помню, вид у него был как у Деда-мороза, только без бороды и в генеральской форме. Добродушная румяная физиономия, веселые добрые глаза. Бешеный тут же переключился на встречу высокого начальства, подал команду «смирно», пошел с рапортом к генералу, а тот отмахнулся от него рукой, повернулся к боевому расчету: «Отлично сработали! Молодцы! Благодарю за службу!». Бешеного и зам. начальника полигона аж перекосило от вопиющего нарушения политики вздрючивания. А сделать ничего не могут. Приезжий генерал старше их обоих и по званию, и по должности. После этого случая и свое начальство стало как-то помягче. Нет, драть не перестали, но уже не было того остервенения. Вроде как исключительно по долгу службы.

*****

Пультовая носителя на старте – солидное бетонное сооружение, закрытое сверху четырьмя метрами земли. Построена еще при Королеве (часть заступила на боевое дежурство с легендарной королёвской семеркой Р-7 в 1959 году) и под его контролем. При мне пытались прикрепить к стене кабель-канал для дополнительных кабелей, так строительный пистолет дюбель в бетон загнать не мог. Только краску отколупывал.

Собственно сама пультовая – небольшое вытянутое помещение, метров 12 в длину и метра 3 шириной. И кроме того несколько вспомогательных помещений, расположенных между входом в подземелье и пультовой: вентиляционное оборудование, электрооборудование и т.д. В одной из подземных комнат во время работ на старте сидел секретчик – боец, который выдавал под роспись секретную документацию для работы. До сих пор в глазах стоит картина. Наверху ясный летний день, солнышко, легкий ветерок. А здесь, под землей, тихо, прохладно и влажно. В углу комнаты, рядом с секретными чемоданами сидит секретчик в шинели с поднятым воротником. На голове пилотка с опущенными боками (не знаю, как они правильно называются), между шинелью и пилоткой торчит только нос, и тот бешено обмахивается еловой веткой, зажатой пальцами через рукав шинели. А воздух в комнате представляет однородную, осязаемую, зудящую и колышущуюся массу миллиардов комаров.

В самой пультовой такого почему-то не было. Нет, конечно, комары посещали пультовую, но далеко не в таких количествах. А вообще, таежные комары – лютые твари. После армии подмосковных комаров года три не замечал вообще. Подмосковный комар – существо, можно сказать, интеллигентное, душевно чуткое, В его сторону рукой махнул, он отлетает в сторонку и несколько секунд не подходит. Здесь же замахнулся рукой на одного комара, а на этой руке уже сотни других впиваются. Мазаться бесполезно. Таежный комар сначала пикирует, вонзает жало, только потом анализирует ситуацию. Если чем намазано, может улететь, но укус уже случился и чешется.

В одном конце пультовой отгорожено застекленной перегородкой метра три под комнату связи. Там пара обычных дисковых телефонов. Боевой телефон. Это который без диска, а управляется голосом: «Барышня, соедините со Смольным!». На самом деле могли и со Смольным соединить. Теоретически по боевому телефону можно было позвонить на любой телефонный номер СССР. Но практически у телефонистов были свои жесткие инструкции кого с кем можно соединять, и любые вольности жестко пресекались. Говорят, у кого были знакомые телефонисты, умудрялись по боевому телефону звонить себе домой на обычный городской номер. У меня знакомых телефонистов не было. И еще в том закутке стояла «вертушка», аппарат правительственной связи, с гербом вместо телефонного диска. При мне этот телефон ни разу не оживал.

Рядом с моим пультом стоял стол руководителя работ и перископ. Обычный перископ от подводной лодки, через который можно было наблюдать за пуском ракеты. На линзах окуляров – перекрестье прицела, шкала с разметкой и романтическая надпись «расстояние до цели в кабельтовых». Правом смотреть в перископ обладало самое высокое по своему положению лицо из присутствующих в пультовой носителя. Как правило, это был начальник управления. Надо заметить, что перископ был смонтирован не самым удобным образом. Окуляры располагались слишком высоко для сидящего и слишком низко для стоящего. Поэтому для наблюдающего готовили специальный стул, по высоте типа барного. Штатные стулья имели телескопическую стойку, фиксируемую хомутом, и позволяли получить нужную высоту. Проблема была в том, что начальник управления был мужчина дородный, грузный, и не каждый стул его выдерживал. Были прецеденты, когда телескопическая стойка под его массой складывалась в ноль, и персона с генеральской должностью прилюдно оказывалась сидящей на корточках, вытянутыми руками вцепившись в рукояти перископа. Неловко выходило. Для страховки от конфуза стул специально готовили. Выбирали с самой целой резьбой хомута, затягивали с максимальным усилием и испытывали под нагрузкой. В качестве нагрузки на стул сажали двух бойцов, один на коленях у другого, и для гарантии бойцы около минуты прыгали на ягодицах. Бойцов эта операция неизменно приводила в восторг, и они боролись за право в ней участвовать.

Иногда на пуск приезжало высокое начальство, тогда начальник управления был вынужден уступать место у перископа. Чаще всего это был заместитель начальника полигона по космосу, но бывали и другие варианты. Раз на пуск приехал академик Бармин, один из немногих остававшихся в живых мастодонтов из королёвской плеяды, создатель стартовой установки. Похоже, он тогда серьезно болел, потому что выглядел необычно. Закутанный в теплое пальто, низко нахлобученная меховая шапка, толстый шарф и какое-то неживое лицо землистого цвета.

Приезжал Солдатенков, на тот момент бывший главным конструктором носителя. Страстный курильщик, единственный, кто позволял себе курить в пультовой носителя, да еще в момент пуска. Надо было видеть перекошенные лица и дергающиеся кадыки еле сдерживавших грозный рык полковников и генералов. Их можно понять. Это ж святотатство! Все равно, что во время службы в храме закурить прямо в алтаре. Но ведь фигура, приравненная к союзному министру, с правом непосредственного выхода в ЦК КПСС. Терпели.

*****

Был такой старый анекдот. На пионерский слет пригласили дедушку одного из пионеров, который был славен тем, что последним видел Чапаева. Того самого. Василия Ивановича. Пришаркал на слет сгорбленный лысый старичок. Пионеры ему салютуют, рапортуют, повязывают на шею пионерский галстук и просят рассказать о его встрече с Василием Ивановичем.

— Ну что там рассказывать… Поставил над обрывом свой «Максим», смотрю, плывет. Я дал по нему короткую для пристрелки. Плывет! Сейчас, думаю, ты у меня побулькаешь. Сдвинул прицел пониже, как засадил та-та-та-та-…, только пузыри и пошли.

Каждый призыв пополнение в часть приходило из одних и тех же мест: центральные области РСФСР, Башкирия, Белоруссия, Западная Украина, Молдавия, Дагестан, Азербайджан. Каких-то особых землячеств или терок по национальному и местническому признаку не наблюдал ни разу. Через мой расчет при мне прошли бойцы из Баку, Львова и Гродно. Все нормальные ребята, со всеми были отличные отношения. Ни разу меня не подводили, и у меня к ним по службе претензий не было.

Близился юбилей: 40 лет Победы в ВОВ. Естественно, по партийной и комсомольской линии шла соответствующая работа. Замполит группы озадачил меня поручением, выяснить, у кого из бойцов родственники были участниками ВОВ, и организовать с ними переписку.

Провожу занятия с командой и, пользуясь моментом, чтобы не бегать потом отдельно за каждым бойцом, инициирую опрос на тему, у кого родственники участвовали в ВОВ. Откликнулись многие, наперебой. Начал записывать. Тут подает голос Терешко из под Львова:

— У меня дядька воевал.

— Давай напиши ему, может ответит?

— Да не, ему не стое.

— А что так?

— Вин воевал в дивизии СС «Галичина»…

Так я впервые услышал про дивизию СС «Галиция».

*****

Рассказывали, был вражеский мультфильм, порочивший советскую ракетную технику. Вроде как два бородатых мужика в лаптях везут ракету на телеге, запряженной дохлой клячей. Довозят до леса, привязывают ракету веревкой к березе, поджигают пучком соломы, ну, и так далее. Конечно, клевета. Техника была достойная, служила исправно, позволяла выполнять все поставленные задачи. Но тем не менее …

На очередном пуске оказалось, что один из разъемов не отстыковывается в автоматическом режиме. На носителе есть несколько разъемов, которые отключаются в самый последний момент, когда рядом с носителем людей уже нет. Их выдергивают специальные подпружиненные рычаги. Все такие разъемы в обязательном порядке проверяются на отстыковку. Один разъем входил в гнездо с небольшим перекосом, и у рычага не хватало усилия его выдернуть. Выход нашелся быстро. Рядом с разъемом находилась кабель-заправочная мачта, стальная стрела весом несколько тонн. Ее усилия гарантированно хватало для выдергивания разъема и даже для разрыва кабеля. На генеральском уровне решали вопрос, чем привязывать разъем к мачте: капроновой веревкой или офицерской портупеей.

Или другой казус. При установке носителя на стартовый стол колонны обслуживания разводятся в горизонтальное положение, ложась на специальные упоры. После регламентных работ на старте обнаружили, что одна колонна проскакивает мимо упоров. Подперли шпалой.

Запускали спутник «Бион-2» с разной живностью на борту. Первый день работ на старте, построение в 10:00. Иду на построение, в запасе минут 15, как раз спокойно дойти и покурить. Прохожу мимо плаца, а там командир части отлавливает всех проходящих и ставит в общий строй, бойцов и офицеров. Набирает человек 100, сажает в подготовленные автобусы и везет к монтажно-испытательному корпусу. По пути выясняется, в чем дело.

Среди пассажиров спутника кроме всяких малозначимых рыбок и крыс были две специально подготовленные к полету макаки. Подготовка к полету заключалась во множестве датчиков, вживленных в организмы обезьян. Стоили подготовленные макаки по нескольку миллионов рублей, и над ними тряслись, как ни над одним венценосным младенцем. Не дай Бог, что случится. Пока шли работы по подготовке спутника в монтажно-испытательном корпусе, датчики макак были подключены к контролирующим системам, и за их состоянием непрерывно бдили. После установки ракеты со спутником на стартовый стол, датчики опять же подключались к наземным приборам, и макаки вновь оказывались под наблюдением. Но то время, пока ракета укладывается на установщик, вывозится на старт и устанавливается, подключить спутник к контрольным приборам было физически невозможно. Соответственно, макаки оказывались не присмотренные и ситуация не контролировалась. Поэтому время вывоза ракеты на старт должно было быть минимальным.

Но как раз этим утром на въездной стрелке жестко сцепились боками два маневровых тепловоза. В результате железнодорожное сообщение с частью разорвано, никто проехать не может, эти два локомотива недееспособны, и других локомотивов в части нет. И тогда начальство принимает волевое решение: выкатывать ракету на старт вручную. Как бурлаки. «Эй, дубинушка, ухнем …». С этой целью нас и собирали.

И в самом деле катили ракету на старт на руках. Сама ракета со спутником весила около 30 тонн и установщик, на котором она лежала, весил, наверное, около 100 тонн. А база у установщика короткая, как у обычного железнодорожного вагона. Человек 50-60 могли толкать, не больше. Остальные шли рядом, сменяли выдохшихся. И так два километра с маневрами на стрелках. Казалось, там местность ровная, как стол. А когда тащишь такой груз, так получаются сплошные спуски и подъемы. Но дотащили. Быстро установили, подключили датчики и застали макак в добром здравии.

Погода в тот день стояла ясная, безоблачная. Американские спутники наверняка наблюдали наши тяготы и лишения военной службы. Где-нибудь в архивах НАСА лежат эти записи.

*****

В нашей части обычной практикой было на втором году службы направлять двухгодичников на какие-нибудь вспомогательные работы. Смена к этому моменту уже подготовлена, на технике начинает работать новый специалист, а всякие дыры в обширном хозяйстве части затыкать надо. Не миновала сия чаша и меня. Был назначен на заготовку сена для буренок подсобного хозяйства. В мое распоряжение отрядили 30 бойцов, выдали косы, грабли, вилы, и вперед. Ветер в спину.

Не секрет, кто из бойцов попадает на такие работы. На кого в своем подразделении управы найти не могут. Самые отпетые. Своего рода, штрафная рота. Ну, ладно, взвод. Но штрафной. Тем не менее, у меня как-то сами по себе наладились нормальные отношения с косарями. Больше всего косарям понравился мой подход к организации работ. Хотя я человек городской, но какие-то общие представления о деревенской жизни имел, хотя бы из летних каникул, проводимых в сельской местности. Знал, что косить лучше по росе, соответственно, начинают косить на рассвете и косят, пока Солнце росу не обсушит. И еще по вечерней росе, на закате. Но тут-то места северные, рядом с полярным кругом. Белые ночи, не как в Питере, а действительно светлые. Всю ночь роса, и можно косить всю ночь. А днем спокойно отсыпаться в казарме.

Обычно среди ночи устраивали небольшой перекус. Разводили костер, кипятили воду для чая, доставали заныканные с ужина ломти черного хлеба. Неизменно угощали меня. И все это с обязательными разговорами. В ходе этих ночных бесед выяснилось, что я не только не пробовал местного солдатского мороженого, но даже не знал о его существовании. Резюме было однозначное: «Товарищ старший лейтенант, мы вас угостим!».

Не придал этому значения, вскоре вообще за делами забыл тот разговор. А напрасно. Выходной день. Сижу у себя в номере (я к тому времени перебрался жить из городского общежития в гостиницу на территории части). Стук в дверь. Открываю. Стоят два моих косаря, сияют ярче начищенных пряжек ремней, протягивают двенадцатилитровое ведро мороженого: «Это вам!».

Лето. Жара. Холодильника нет. Пошел по всей гостинице раздавать знакомым, администрации и первым встречным. Но гостиница стояла пустая, так что где-то треть ведра все же осталась. Единственный случай в жизни, когда ел мороженое до отвала из ведра столовой ложкой. А мороженое действительно было очень вкусным. Рецепт не выяснял, знают только, что готовилось из тех продуктов, которые можно было купить в солдатском кафе и в магазине не территории части. Сгущенка, какао и т.д. Вся прелесть была в технологии заморозки. Тут использовалась специфика космической части. Ведро с готовой смесью на несколько минут опускали в ванну с жидким кислородом. И вуаля.

*****

Зарплата. Правильно это называлось «денежное довольствие», но массы предпочитали термин «зарплата». Зарплата выдавалась раз в месяц, в конце месяца. Приказом начальника группы назначался ответственный за выдачу зарплаты, кто-нибудь из офицеров или прапорщиков группы. Назначенный шел к начфину с пустым дипломатом и возвращался в группу с полным дипломатом денег – зарплата на всех офицеров группы. Примерно 15 тысяч рублей. По тем временам сумасшедшие деньги. Садился за стол в канцелярии, и на ближайшие два-три часа становился самым уважаемым человеком в группе. К столу по очереди подходили все офицеры, получали свои деньги и расписывались в ведомости. Все, что осталось после выдачи зарплаты, составляло зарплату самого ответственного. Теоретически, должна была оставаться именно сумма, прописанная напротив его фамилии в ведомости. Практически получалось рублей на 40-50 меньше. Где-то по пути от банка до финчасти воровали деньги из пачек. А в финчасти пересчитывались только сами пачки, пересчитать каждую пачку не было физической возможности. Чтобы никому не было обидно, через роль ответственного за раздачу зарплаты проходили все офицеры по очереди.

По увольнению я должен был получить четыре оклада. Зарплата за последний месяц службы. Отпускные, потому что двухгодичникам на втором году службы вместо отпуска давали отпускные, а сам отпуск считался уже после увольнения. К общему сроку службы прибавлялся еще месяц, но уже после увольнения. Подъемные в размере месячного содержания. И что-то еще, уже не помню как называлось. В общем около 1300 рублей. Тоже сумма для 1985 года весьма значимая.

Обычно такие суммы заказывали в финчасти заранее, за два-три дня, чтобы начфин мог подготовиться. Но у меня не было этих дней, я и так увольнялся 30-го декабря. Поэтому брал в финчасти деньги, которые были в наличии. А в наличии к концу дня была выручка из столовой, из солдатского кафе и из местного магазина. 99% процентов этой суммы было в рублевых купюрах. Иногда попадались трешки, но очень редко. К счастью, до мелочи дело все же не дошло.

Когда уже дома оплачивал в мебельном магазине стенку за 800 рублей мятыми рублевками, смотрели на меня странно. Мол, что, на паперти стоял?