Это третья по счету глава из пока неопубликованной книги Н.Ратенова. Первые две см. по ссылкам ниже.
Помазанник божий. — Молодость в сапогах. (proarm1.ru)
Принц Карл. Дорога к трону. — Молодость в сапогах. (proarm1.ru)
Такова моя воля. Да будет так.
(Постоянный ответ юного Карла XII при возражениях на его решения)
Никогда ранее ни один из шведских королей не получал в наследство такую могучую державу, которая сейчас досталась Карлу XII. Окружая находящееся в её центре Балтийское море, она протянулась от Карелии на востоке до Бремена на западе и от Лапландии на севере до Померании на юге (северо-восточные районы нынешней Германии, часть её Балтийского побережья).
Это было насытившееся королевство. Столетний период экспансии (1560-1660 гг.) сменился временем защиты и охраны приобретённого. Каких-либо планов расширения шведских границ больше уже не существовало.
Швеция состояла из непосредственно самой страны и её провинций. К стране относилась нынешняя Швеция — «собственно Швеция», — Финляндия и Карелия. В Прибалтике лежали её провинции Ингерманландия, Эстония и Лифляндия (Ингерманландия — район нынешней Ленинградской области, граничащей с Эстонией, Лифляндия – частично районы нынешней Эстонии и Латвии). В Северной Германии шведы контролировали большую часть Померании, город Висмар с прилегающими к нему землями, а также герцогства Бремен и Верден.
По размерам территории Швеция была самой большой страной Европы, но малой по количеству населения. В ней проживало около двух с половиной миллионов человек, из которых немногим более половины – в нынешних границах. Во Франции, для сравнения, жило около 25 миллионов человек. С культурной точки зрения, государство было весьма неоднородным. Различные проживающие здесь народы имели свои собственные традиции и говорили на множестве отличных друг от друга языков: шведском, финском, немецком, эстонском, латышском, литовском, ингерманландском, датском, норвежском и саамском. В религиозном отношении страна, напротив, была гомогенной — если не принимать во внимание небольшое количество православных христиан, все остальные признавали себя принадлежащими к лютеранскому вероисповеданию.
Это было относительно хорошо функционирующее государство. Благодаря «большой редукции» (принудительному изъятию земель в пользу государства), а также процветанию внешней торговли, ранее разваливающаяся экономика страны была оздоровлена. Государственный долг, удручающе большой при восшествии Карла XI на трон, был в основном выплачен. По всей вероятности, никогда раньше финансовое положение государства не было настолько благоприятным.
И в военном отношении Швеция была подготовлена и вооружена как никогда хорошо. Реорганизация армии, начатая Карлом XI, практически завершилась. Новая система содержания армии означала, что шведские крестьяне, поделенные на группы, каждая из которых состояла из нескольких хуторов, совместно отвечали за снабжение и экипировку одного солдата в мирное время. Ему давали хутор с пахотной и пастбищной землёй, которую он сам должен был обрабатывать. Кроме того, он получал небольшое довольствие в виде натуральных продуктов и денег.
На более крупные усадьбы, каждую в отдельности, возлагалась ответственность за экипировку и снабжение одного конного воина. За это они освобождались от уплаты определенных налогов.
Поделенные на группы крестьянские поселения вдоль морского побережья поставляли матросов для флота. Ту же самую нагрузку несли города. Количество рекрутируемых во флот зависело от количества жителей города и его финансовых возможностей. Например, город Лунд, в котором проживало 1 300 человек, направлял в мирное время на морскую службу пять горожан. Морякам, как городским жителям, вместо предоставления дома для проживания, выплачивали деньги для снятия жилья.
Когда солдаты, конники и моряки достигали преклонного возраста, умирали или по какой-то иной причине не могли продолжать службу, то решение вопроса о подыскании им замены возлагалось, соответственно, на крестьянские группы, отдельные усадьбы и города.
Таким образом, вооруженные силы не были в той же мере, как во времена Густава II Адольфа, зависимы от наемников. Хотя такие наемные подразделения, как лейб-гвардия и артиллерия, продолжали существовать. В мирное время они были расквартированы по гарнизонам в больших городах или в крепостях по всей стране.
Каролинская армия (шведская королевская армия; от королевского имени Карл) была хорошо вооружена и отлично подготовлена. Вероятно, она являлась лучшей армией в Европе.
Саму же Европу разделял конфликт между двумя блоками государств: с одной стороны – Франция, с другой – Австрия и морские державы Англия и Голландия. Швеция не примыкала ни к одной из сторон. Опыт Карла XI, полученный им в молодые годы, настроил его на отрицательное отношение ко всем формам системы союзничества. Мир после «Сконской войны» (война с Данией за находящуюся на юге Швеции провинцию Сконе в 1675-1679 гг.) был продиктован Францией, что вызвало сильное неудовольствие у короля. Он чувствовал себя связанным, и впоследствии делал все для того, чтобы избегать в таких вопросах слишком большой зависимости от других стран. Конечно, Швеция была привязана к более общей союзнической системе, задачей которой было обеспечение мира в Европе, но каких-либо твердых обязательств на этот счёт у неё не существовало. То, что Швеция, в принципе, являлась государством свободным от союзов в момент смерти Карла XI, означало, между тем ещё и то, что страна, в случае нападения на неё, оказалась бы изолированной. Поэтому в высоких кругах существовало разделяемое многими мнение о том, что политически Швеция должна идти на сближение со странами Европы. Но проблемой здесь были две фаланги в шведском государственном совете: одни выступали за дружбу с Францией, другие же хотели, чтобы Швеция присоединилась к Австрии и морским державам.
В соответствии с завещанием Карла XI регентский совет должен был взять на себя управление страной до совершеннолетия Карла XII. Однако там ничего не говорилось, в каком возрасте должно это произойти. В XVII веке сложилась практика, при которой считалось, что этот возраст достигается в 17-18 лет. Густав II Адольф принял на себя управление страной вскоре после того, как ему исполнилось семнадцать лет, Кристина – в восемнадцать и Карл XI – как только ему исполнилось полных семнадцать.
В завещании, составленным ещё в 1682 году, говорилось, что регентский совет должен состоять из Хедвиги Элеоноры и пяти королевских советников. То, что этими советниками стали Бенгт Оксеншерна, Кристоффер Юлленшерна, Фабиан Вреде, Ларс Валленстедт и Нильс Юльденстолпе, вызвало некоторое удивление в высших слоях общества. Карл XI назначил их уже в 1693 году, оттолкнув тем самым от себя некоторых своих сторонников. Единственным из этой пятерки, кто в последнее время, действительно, стоял на стороне короля, был лишь Валленстедт. Но как бы то ни было, они представляли собой группу очень опытных сановников в возрасте от 50 до 70 лет. Завещание подчеркивало, что совет должен быть ответственен перед сословиями и новым королем, когда он достигнет совершеннолетия. Принимая в расчет ещё относительно свежее в памяти собственноручное и к тому же жесткое разбирательство Карла XI со своим регентским советом – т.н. дело о регентстве (после смерти Карла Х Густава в 1660 г. регенты-аристократы, по сути, захватили власть и игнорировали молодого короля Карла XI), — нет ничего странного в том, что нынешний регентский совет оказался парализован в своих действиях. Этому также способствовал тот факт, что взгляды регентов на то, в каком направлении проводить внешнюю политику Швеции, сильно расходились.
Французская дипломатия делала всё для того, чтобы привлечь Швецию на свою сторону. Нильс Юльденстолпе, который в качестве гувернера принца имел возможность обучать Карла, всячески пытался склонить его на сторону Франции. Он рассказывал мальчику о великолепном Версальском дворце, давал читать книги, прославляющие Францию. В отличие от канцлера-президента Бенгта Оксеншерны и вдовствующей королевы, сторонником Франции слыл также Вреде. Оксеншерна же был связан с императором в Вене, Англией и Голландией, предпринимал попытки создать новый союз или возродить с ними старые договоренности. Всё это вместе взятое перетекло в непрекращающуюся борьбу за власть между различными группировками в самом регентском совете. Многочисленные предложения Оксеншерны по вопросу о сближении с Австрией и морскими державами постоянно проваливались при голосовании другими членами совета, несмотря на то, что его всегда поддерживала вдовствующая королева, имевшая при голосовании право на два голоса.
Но что касается вопросов внутренней политики, то в этом плане регентский совет был сформирован вполне удачно. И в нём действительно была необходимость. В течение нескольких лет подряд страну поражали неурожаи, а в 1697 году ситуация во многих регионах государства стала просто угрожающей. Распространившийся голод унес жизни 250 тысяч человек. Хуже всех приходилось населению Финляндии, хотя беда ощущалась и в Стокгольме. Тем не менее, в столицу за подаянием тянулись тысячи голодающих:
Их, шатающихся от голода, ползущих или лежащих на улицах, никто не хочет брать в свои дома. Они вынуждены проводить по-зимнему холодные ночи под открытым небом, лёжа здесь и там у стен. И многие из них уже так и не поднимаются. По утрам приходит городская стража и уносит мертвые тела, которые затем сбрасываются в ямы, где их и погребают, — говорится в документе того времени.
Для того чтобы хоть как-то облегчить страдания нуждающихся, Карл XI приказал дважды в неделю раздавать хлеб голодающим. Регентский совет продолжал делать это и после его смерти, принимая дополнительные меры по оказанию помощи. Во все края страны направлялся или продавался по сниженным ценам семенной хлеб. Для наиболее пострадавших вводились налоговые послабления. Зерно должно было завозиться из Лифляндии, но ко всему прочему и зима в этом году никак не хотела заканчиваться. Уже в конце мая 1697 года суда с грузом посевного зерна настолько сильно вмерзли в лёд в Стокгольмских шхерах, что для того, чтобы помочь им добраться до Стокгольма, были посланы команды ледорубщиков с задачей вызволить их из ледового плена.
Королевская семья, конечно, не голодала. Но её постигла иная беда.
Стокгольмский дворец, место, где проживала королевская семья, состоял из комплекса построек разного времени. Посередине его возвышалась старая башня «Три короны». На её шпиле — три позолоченные короны – государственный герб. Дворец, даже, несмотря на его различные архитектурные стили, смотрелся великолепно.
Было около двух часов пополудни 7 мая 1697 года. Ещё не прошло и месяца после смерти Карла XI, тело которого продолжало лежать в гробу в одной из дворцовых комнат. Это объяснялось тем, что церемония королевских похорон требовала масштабной подготовки и, как правило, проходило несколько месяцев, прежде чем осуществлялось захоронение. Четырнадцатилетний Карл, его сёстры и вдовствующая королева только что завершили обед и находились в своих покоях, когда заметили, что в их комнатах появился дым. Вскоре было обнаружено, что большое чердачное помещение над государственным залом охвачено огнем и из одной из башен дворца вырываются языки пламени. С огромной быстротой огонь распространялся на главные здания дворца. Спасаясь, Карл и обе принцессы поспешили спуститься вниз в конюшню. 61-летняя Хедвига Элеонора, – у которой в обычных случая не было проблем с передвижением – была так напугана случившимся, что её вынуждены были спускать вниз по лестнице на руках четыре лакея. Все царствующие особы после этого были перевезены на Риддархольмен здесь же в Стокгольме во дворец Бенгта Оксеншерны. Тело Карла XI также быстро вывезли из дворца во временное место его хранения в королевской конюшне на Хельгеандсхольмене (остров Святого духа).
Очень быстро возле дворца собралось большое количество горожан. Одни – для того, чтобы помочь тушить и спасать, другие – только лишь поглазеть. Внезапно раздался оглушительный грохот. Восемь орудий и огромный церковный колокол, установленный на башне «Три короны», рухнули вниз и, пробив все этажи, упали в винный погреб вдовствующей королевы. После этого рухнула и сама башня. Упавший шпиль с тремя позолоченными коронами поглотило пламя. Свидетель рассказывает о реакции среди наблюдавших эту сцену: «покричав, они сказали, что вот сейчас с головы пфальцского дом (династия Пфальц-Цвейбрюккенов правила Швецией до 1720 г.), побери его черт, свалились три короны».
Потушить пожар во дворце не удавалось, и он был окончательно потерян. Несмотря на многие отважные попытки, погибла также большая часть дворцового инвентаря. То, что смогли спасти – часть картин, мебель и прочее, – собрали в расположенной рядом Большой церкви. Поскольку во дворце находилось большинство государственных учреждений, то там хранилось и огромное количество дел, большая часть которых оказалась утрачена. Здесь также располагался государственный архив с документами средневековья и более позднего времени. Третья часть этих бесценных рукописей превратились в дым. Меньше пострадала королевская библиотека. Спасательная команда носилась вверх и вниз по лестницам, вынося как можно больше книг. Когда огонь усилился, отчаявшиеся библиотечные служители были вынуждены выбрасывать книги из окон нескольких этажей. Несмотря на это, две третьих книг и манускриптов королевской библиотеки стали добычей пламени.
Огонь бушевал всю ночь. Наутро единственным уцелевшим зданием осталась часть недавно возведенного северного крыла дворца; всё остальное превратилось в дымящиеся руины.
Многие восприняли пожар, смерть короля и неурожаи как весьма зловещие знаки. Для них было очевидно, что Бог отвернулся от страны. Предсказывалось, что ожидаются ещё более тяжелые несчастья. Такие мысли были даже в высоких иерархических кругах общества. Ради отведения бед, навалившихся на Швецию, во всех церквях страны шли молебны о спасении.
Причины катастрофы такого масштаба, как пожар дворца, должны были, конечно, стать, предметом расследования. Ходили самые невероятные слухи о том, кто стоит за пожаром, прежде чем смогли установить, что собственно ему предшествовало. Оказалось, что пожар начался на чердаке над государственным залом. Возможно, что его причиной была дымовая труба самого брандмейстера Свена Линдберга. Он, живший на чердаке, затопил печь в своей комнате. Но труба оказалась неисправной и к тому же обложена всяким хламом. Масштабы пожара, однако, могли бы быть меньше, чем оказались. На чердаке должны были постоянно находиться два поста пожарной охраны, но один из блюстителей был послан женой брандмейстера по какому-то её поручению, а другой — без разрешения — спустился перекусить на кухню к придворным дамам. Наказание всем им было жестоким. Брандмейстера приговорили к смертной казни за отсутствие надзора за своими подчиненными. Кроме того, ему вменили в вину то, что он использовал их в личных целях, а также то, что он без разрешения продавал пиво и самогон у себя дома, впуская к себе на чердак посторонних лиц. Первый охранник был приговорен к пяти прогонам через строй, а второй, покинувший пост без разрешения, — к смертной казни. Позднее, смертная казнь была заменена ему на семь прогонов через строй и шесть лет каторжных работ в тюрьме Марстранд (крепость-тюрьма Марстранд – одна из зловещих по тем временам — находится на западном побережье Швеции). Между тем, прогон через строй являлся в высшей степени жесточайшим наказанием. Раздетый до пояса преступник пропускался через два длинных ряда исполнителей, вооруженных шпицрутенами, и каждый из них наносил ему удар. Брандмейстер Линдберг после такой экзекуции вскоре умер.
Королевская семья решила на лето перебраться в Карлберг. К осени, между тем, им необходимо было подыскать новое жильё в Стокгольме. Было понятно, что прежде чем дворец восстановят, пройдет много времени. То есть, нужно было найти подходящий дом. Таким оказался дворец Врангеля на Риддархолмене, и он был куплен. Помпезное здание обновили и сделали внутреннюю отделку по последней моде. Стены обклеили обоями из позолоченной кожи, с выделанными на ней изображениями цветов. Многочисленные роскошные произведения искусства ещё более украсили его залы. Нередко это были трофеи со времен Тридцатилетней войны и походов Карла Х Густава. В одной комнате было установлено цимбало, ставшее любимым инструментом Хедвиги Софии. Была даже сооружена ванная комната с душем и встроенными бронзовыми кранами. Большое помещение на нижнем этаже переоборудовали под государственный зал и здесь в дальнейшем проводились заседания риксдага. А когда королевская семья переехала во дворец, он стал называться Королевским.
И сейчас же знаменитый архитектор Никодемус Тессин-младший приступил к планированию постройки нового королевского дворца. Уже через шесть недель после пожара у него были готовы предварительные чертежи. Однако самому ему так и не пришлось увидеть готовой свою выдающуюся работу. Новый Королевский дворец был готов только лишь через пятьдесят семь лет.
Карл ХII ещё не успел вступить на престол, как учеба его уже практически закончилась. Часто вместо занятий он участвовал в заседаниях регентского совета. И не боялся брать там слово. «Милостью Его Величества предложение одобрено», можно было прочитать в протоколах этих заседаний. Дело в том, что регенты были весьма заинтересованы в получении мнения Карла, как только нужно было принимать решение. Тем самым они обезопасили свой тыл на будущее, когда он вступит на трон. Проблемой же для них становилось его упорное молчание, которое он выбирал, если какое-нибудь решение было ему не по душе. И тогда им, как они не старались, не удавалось добиться от него ни слова. Так, например, случилось при рассмотрении вопроса о присвоении Маурицу Веллингку звания генерала. Вероятно, Карл слышал от своего отца что-то нелицеприятное о Веллингке и «предпочел не высказываться по нему», несмотря на неоднократные вопросы со стороны Хедвиги Элеоноры и других регентов. «От Его Величества не получено никакого ответа», говорит итоговая запись в протоколе.
Похороны Карла XI было решено провести в ноябре 1697 года и, в соответствии с традициями, созвать риксдаг на траурное заседание. Но среди регентов царило беспокойство. Они знали, что многие, недовольные ситуацией в стране, могут попытаться воспользоваться случаем, когда в столице соберутся представители всех сословий. Поговаривали, что молодой король, не дожидаясь положенного срока, намерен вступить на престол. Некоторые из регентов высказывались за перенос заседания риксдага на более позднее время.
В конце концов, чтобы не быть обвиненными в отсутствии уважения к усопшему королю, всё же решили созвать риксдаг 3 ноября 1697 года. Но не только среди оппозиции шла подготовка к глубоким переменам. Даже властьпридержащие были сильно заинтересованы в снижении традиционного возраста совершеннолетия, а, следовательно, и престолонаследия. И на это у всех были свои причины.
Бенгт Оксеншерна и Хедвига Элеонора, которым было трудно отстаивать свои интересы среди регентского совета, надеялись перетянуть на свою сторону молодого короля после его вступления на трон. Помня то жестокое наказание, которое понесли регенты Карла XI после его вступления на трон, нынешние регенты желали снять с себя обузу слишком долгого по времени управления страной, которое лишь только вызывало неудовольствие ими. Они-то как раз не были заинтересованы в ликвидации самодержавного правления – ведь, благодаря ему, им и достались их высокие посты, и, само собой разумеется, они хотели оставаться наверху. В свою очередь, высшее дворянство испытывало большую ревность к регентам. Отдельные дворяне, кроме того, надеялись на смягчение «редукционной» политики, то есть на возможность возврата земли, отобранную у них Карлом XI в пользу государства, в то время как горожане и крестьяне видели в короле противовес власти дворянства. Духовенство же занимало более выжидательную позицию по вопросу о возможно раннем объявлении возраста совершеннолетия.
Торжественное открытие заседания риксдага состоялось 6 ноября в большом зале торжеств Королевского дворца. В воздухе чувствовалось напряжение, вызванное ожиданием событий во время сессии. Второй день пришелся на воскресенье и риксдаг отдыхал. Но ряд заинтересованных представителей аристократии всё же провели неформальную встречу и договорились о том, чтобы попытаться на следующий день принять решение об объявлении нового срока совершеннолетия.
В ходе заседания верхней палаты аристократов в Риддархюсете утром 8 ноября её председатель Нильс Грипенъельм, а за ним также Аксель Левенхаупт и Аксель Спарре потребовали, чтобы управление страной было передано юному королю, после чего собравшиеся аристократы подбросили свои шляпы в воздух и единодушно прокричали: «Да здравствует король Карл!». Только один человек пытался осторожно возражать — Густав Кронъельм, учитель Карла, который полагал, что «этот вопрос очень деликатный и его следует хорошенько обдумать». Но он быстро сник, когда кто-то предложил выбросить его в окно, если он не умолкнет.
Собравшиеся приняли решение послать своего председателя и членов комитета палаты в Королевский дворец, где их уже ожидали Хедвига Элеонора и регенты вместе с Карлом. Грипенъельм в покорном тоне изложил предложение, а глава регентского совета Бенгт Оксеншерна расширил его: поскольку король уже в такие юные годы полностью достиг зрелости и обладает замечательными талантами, для всех было бы величайшим счастьем, если бы он взял на себя управление государством. Эта просьба не стала неожиданностью для пятнадцатилетнего Карла, и поэтому он заранее подготовил небольшую, но продуманную речь:
Благодарю за доверие, которое испытывают ко мне и моему управлению государством. Сейчас я хорошо знаю, как сложно и трудно было этому учиться, и что я уже могу быть кому-то полезен; поэтому, испытывая расположение к моим верным сословиям и поданным, я не хочу устраняться от такого предложения, но, напротив, согласно их пожеланию, вступаю в управление государством и, да поможет мне Бог!
Сам Карл не был против того, чтобы вступить в правление страной досрочно и, судя по всему, подготовка к этому решению велась с его одобрения. Конечно, он ощущал определенный пресс ожиданий, возлагавшийся на него всеми, но ведь с детских лет он как раз и воспитывался для того, чтобы когда-нибудь стать самодержавным государем.
Да и речь вовсе не шла о каком-то совершенно уникальном предложении. Конечно, брать на себя в пятнадцать лет управление страной – это рановато, но такой факт не был исключением. Предписываемый шведскими законами общий возраст совершеннолетия, считалось, достигался в пятнадцать лет, и, с европейской точки зрения, не было ничего необычного наследовать престол в этом возрасте. Людвиг XIV, например, был объявлен совершеннолетним уже в четырнадцать лет.
Поэтому сейчас, когда дворяне и король определились, этот вопрос на практике был решен и его последующее согласование с прочими сословиями проводилось только для вида. Ведь намного лучше, если за спиной Карла XII будет стоять весь народ, когда он примет на себя управление государством. Самые большие сомнения испытывало духовенство. Но как только кто-то из них высказывал мысль о том, что принц ещё очень молод для передачи ему власти, как его голос тут же тонул в криках дворян: «Да здравствует король Карл!» Крестьянскому сословию было нечего возразить, и с подачи регентского совета его представитель заявил, что «нам кажется лучше, чтобы страной правил один король, чем несколько». При этом они имели ввиду регентский совет.
В шесть часов вечера 8 ноября короля посетили представители четырех сословий, которые высказали своё пожелание видеть его вступающим в правление страной. Он снова ответил им, что в таком случае ему не хочется их разочаровывать, и поэтому с именем Господа Бога он примет на себя ответственность за государство. После чего ушел к себе в спальню и провел там час, погруженный в молитвы.
Так управление страной было вручено в руки пятнадцатилетнего подростка, получившего также, по сути, неограниченные властные полномочия. Само это решение было проведено быстро – менее чем за двенадцать часов.
Через несколько недель, 24 ноября 1697 года, в церкви Риддархольмсчуркан состоялись похороны Карла XI. А 27 ноября регентский совет формально сложил с себя полномочия, и Карл XII вступил в управление страной. Через два дня король распустил созванный риксдаг. С этого времени король больше никогда не предстанет перед сословиями своей державы. В последующем не было никаких причин обращаться к ним по вопросам управления государством – это дело, без всякого вмешательства со стороны, полностью взял на себя Карл XII.
13 декабря 1697 года его чествовали все сословия, а на другой день в Большой церкви Карл XII был помазан на царствование.
Но большие надежды, испытываемые многими теми, кто был втянут в объявление Карла XII совершеннолетним, вскоре оказались обманутыми. Стало понятным, что юным королём не так-то легко манипулировать, как это некоторые ожидали. Уже через несколько недель после его вступления на трон датский дипломат в Стокгольме напишет: «Те, кто раньше праздновал победу и ожидал больших вознаграждений за помощь королю в приходе к власти, сейчас ходят, понурив голову, и помалкивают». Наиболее разочарованны, вероятно, были представители высшего дворянства, не получившие никаких финансовых облегчений по т.н. «редукции». Карл XII без промедления дал понять, что у него нет никаких намерений возвращать им назад поместья и земли.
Единственный намёк на оказание сопротивления факту объявления совершеннолетия короля среди сословий происходил от духовенства. И когда новость о вступлении во власть юного короля распространилась по стране, сильные сомнения по этому вопросу испытывали многие из церковников. Были даже такие, которые в проповедях приводили старозаветные библейские слова: «Горе тебе, земля, когда царь твой отрок!» (Екклезиаст, 10:16). Особенно отличился Якоб Буэтиус, пастор из городка Мура. В произносимых им проповедях он не противился объявлению короля совершеннолетним, но в письме к ряду высокопоставленных чиновников в Стокгольме протестовал против самодержавия как формы правления. Об этом письме узнал Карл, и его реакция по поводу содержащихся там высказываний была резкой. Похоже, что в своих рассуждениях он исходил из принципа «лучше потушить искру». Если такие критические голоса сумеют пробиться и будут услышаны, то вот тогда может возникнуть опасность. Из Стокгольма были посланы шестеро верховых для задержания Буэтиуса. Чтобы не поднимать шум среди весьма преданного пастору прихода, они произвели арест ночью. Буэтиус был схвачен в постели и привезен в столицу. Через три дня после королевского помазания его посадили в тюрьму. На суде он был признан виновным в измене и приговорён к смерти. Однако это наказание было заменено на пожизненное тюремное заключение, которое он должен был отбывать в крепости Нётеборг (русское название – Нотебург или Орешек) на реке Ладоге. Выпустили его на свободу через десять лет.
Пример Буэтиуса произвел задуманное воздействие. В последующем никто открыто не отваживался критиковать короля, факт объявления его совершеннолетия и самодержавное правление.
Вступление Карла XII на престол сопровождалось возрастанием влияния одних лиц и ограничением власти — других.
Пятидесятилетний статс-секретарь Карл Пипер уже давно находился в верхних слоях иерархии. Его позиции усилились в последние годы правления Карла XI, и вскоре он завоевал также и доверие нового короля. Родственники его были недворянского происхождения – он происходил из старой ганзейской торговой фамилии, — но в 1679 году ему пожаловали дворянское звание. Пипер также до мозга костей был деловым человеком. Для того чтобы получить какой-нибудь документ, люди платили определенную мзду непосредственно чиновникам – так называемый побочный доход – и Пипер был один из тех, кто зарабатывал больше всех этим способом. Кроме того, он значительно увеличил своё личное состояние, женившись на Кристине Тёрнфлюхт, дочери очень богатого корабельщика и купца Улофа Ханссона Тёрне. Карл Пипер был энергичен, умен и понимал, что нужно подчиниться молодому и волевому королю.
Новогодним вечером 1697 года король назначил Пипера членом совета в новой для него должности – министра. С этого времени Пипер должен был отвечать за внутриполитические вопросы. Тот же титул получил также Тумас Пулюс — бывший домашний учитель Карла. 63-летний Пулюс должен был держать короля в курсе внешнеполитических дел. Сама процедура этого повышения была инсценирована Карлом так, чтобы ошеломить присутствующих на ней. Перед воскресной проповедью король приказал поставить два стула впереди, где обычно сидели члены совета, – и никто не знал – для кого. Назначение было полной неожиданностью как для двух главных героев, так и для самого совета. Через несколько дней Пипер и Пулюс стали также баронами и графами.
Очень скоро Карл устал созывать совет для обсуждения вопросов внешней и внутренней политики. Он лучше справлялся с этими делами сам вместе со своими приближенными, Пипером и Пулюсом. Часто старые члены совета часами ожидали у дверей королевских покоев, в то время как молодой правитель работал там вместе, прежде всего, с Пипером. Раньше члены королевского совета без каких-либо проблем могли войти в спальню короля, где он хранил те бумаги, с которыми работал. Сейчас они вряд ли могли даже что-либо узнать, прежде чем их ставили перед фактом уже принятого решения. Очевидно, старые господа чувствовали себя униженными таким отношением к себе.
Канцлер-президент Бенгт Оксеншерна был одним из тех, кто почувствовал ветры перемен. Для него вступление Карла XII на престол несло и хорошее, и плохое. Наиболее позитивным оно было для внешнеполитических дел. Оксеншерна получил ведущую роль благодаря тому, что король сильно сократил количество лиц, занимающихся вопросами международной политики. И ему удалось, как он и надеялся, добиться подписания соглашений с морскими державами. Благодаря своей новой и сильной позиции он сумел также превратить задуманное сотрудничество с Францией в договор, но без реального его наполнения. Таким образом, он, вероятно, был весьма доволен актом объявления короля совершеннолетним, если бы ни один момент – он и король полностью не сходились в личном плане. Карл не выносил чопорные и церемонные манеры этого — старше его почти что на шестьдесят лет — чиновника. Оксеншерна – приходивший и уходивший от старого короля тогда и когда он хотел – должен был теперь также как и другие, ожидать перед кабинетом Карла XII, что неслыханно оскорбляло его гордость.
В основном все прежние члены регентского совета были отодвинуты на задний план. Король просто-напросто больше не прислушивался к ним и обращался с ними со смешанными чувствами пренебрежения и превосходства. Даже Хедвига Элеонора жаловалась на то, что Карл не хочет обсуждать с ней политические вопросы. И когда королевский советник Нильс Юлденстолпе униженно попросил короля разрешить ему отъехать в деревню, тот ответил, что ему это все равно — граф мог оставаться там столько, сколько ему вздумается.
Особенно чётко властные полномочия короля проявились в том, как он поступил с героем битвы при Лунде 1676 года, фельдмаршалом и королевским советником Нильсом Бъельке. Пиперу, который ненавидел многих из представителей высшей аристократии, их надутость и безосновательные запросы на получение всего набора преимуществ, путем искусно устроенного маневра удалось сделать так, что Бъельке впал в немилость короля. Это началось с недопонимания, которое было воспринято королем, как неповиновение приказу, а затем переросло в расследование деятельности, проводимой Бъельке в Померании. После неосторожных высказываний о короле в письме – Бъельке утверждал, что с разумностью в королевском дворе Швеции дела обстоят не так хорошо как при дворе в Бранденбурге – его песня была спета. Карл был взбешен поведением старого аристократа и приказал его арестовать. По совету Пипера, ещё до суда конфисковали его собственность. Сам судебный процесс был очень запутан и затянулся на долгое время из-за продолжительной и серьезной болезни Бъельке. Только лишь через семь лет, наконец, объявили приговор: после непосредственного нажима со стороны Карла XII Бъельке был приговорен к смертной казни за служебные преступления и государственную измену. Но король, который, вероятно, и сам полагал, что он, как молодой монарх, недавно вошедший на престол, зашел слишком далеко, помиловал Бъельке, хотя тот всю свою оставшуюся жизнь рассматривался как лицо, представляющее риск для безопасности страны и поэтому был вынужден уйти с политической сцены.
Новый король во многом пытался быть похожим на своего отца, но вскоре стало ясно, что он очень отличается от своего предшественника.
Во время заседаний совета он молча слушал доклады советников, а потом принимал свои решения, не советуясь ни с кем. Говорилось, что как раз в этом отношении он совсем не похож на Карла XI:
Отец был вспыльчивый и часто горячился, если ему противоречили, но потом позволял уговаривать себя и одумывался. Сын же, напротив, непоколебимо спокоен, терпеливо выслушивает всё, что говорится ему в пику, но после этого твердо повторяет всё то, что он заявлял вначале и говорит: Такова моя воля. И, да будет так.
Зарубежные дипломаты больше не имели возможности запросто переговорить с новым королем, что они периодически могли делать во времена Карла XI.
Сразу же после его вступления на трон были введены сильные ограничения на свободу вероисповедания. Старый король тоже был строг и нетерпим к отклонениям от религиозных направлений, но он, во всяком случае, позволял реформированным французам и голландцам, проживающим в столице, отправлять службу в их часовнях. Карл XII же приказал закрыть кальвинистские молельные дома и ввел запрет на собрания приверженцев этого направления религии.
В ходе официальных мероприятий Карл держался холодно, замкнуто и был малословен. «Вряд ли какой-нибудь из членов государственного совета мог добиться от него хотя бы одного слова. Он выслушивал всё, что ему говорили, но ничего не отвечал», пишет один дипломат. Вероятно, он делал это не только по причинам сохранения тайны, но, скорее всего, для того, чтобы скрыть свою неуверенность. Казалось, он установил для своего поведения строгие правила, которым он впоследствии пытался следовать любой ценой. Этому способствовало его ярко выраженное упрямство, которым он отличался уже в детстве.
Но за игру в более взрослого, чем он был на самом деле, приходилось расплачиваться. То большое напряжение, которое он пережил при церемонии помазания и вступления на престол, а также возложенная на его юные плечи тяжелая ответственность, привели к тому, что у него появились боли в области живота и частая рвота. Придворный медик Урбан Йерне прописал ему лекарства, но король – всегда относившийся к ним скептически – отказался их принимать и выбросил в окно.
Был только один человек из немногих, кому Карл XII мог довериться – это его сестра Ульрика Элеонора. Однажды вечером, год спустя после вступления на престол, между ними, как рассказывает один датский дипломат с хорошими связями в королевском дворе, состоялся следующий разговор. Несколько заостряя, новый король сам так описывал свою трудную ситуацию:
«Лучше бы умереть», сказал Карл, устало падая в кресло в покоях принцессы.
«Вы хотите умереть прямо сейчас?», спросила десятилетняя сестра.
«Да, пожалуй. Ведь я целыми днями сижу за работой, а когда спускаюсь вниз к себе, то мне хотелось бы, чтобы меня с ласками встречала красавица жена, а вместо этого там ждет старуха (то есть вдовствующая королева Хедвига Элеонора), которая стоит, брызгает слюной и трясет головой».
Вопрос состоит только в том, был ли он действительно заинтересован в женитьбе?
Как только Карл вступил на престол, потоком пошли предложения о его женитьбе. В Стокгольм были присланы портреты принцесс из правящих домов Дании, Бранденбурга и Вюртемберга. А в декабре 1697 года собственной персоной в компании питающей надежды матери, вдовствующей герцогини Гольштейн-Готторпской появилась сама принцесса этого герцогства. Но Карл, между тем, был абсолютно холоден. На вопрос одного из своих советников о том, нравится ли ему принцесса, Карл резко ответил: «Она страшна, как черт, и у неё жутко большой рот». Когда через некоторое время в столицу прибыла с такими же надеждами со своей дочерью княгиня Брауншвейг-Бевернская, раздраженный король взорвался: «Что ей здесь надо? У нас уже достаточно побывало таких чужеземцев».
Ещё до его вступления на престол датские дипломаты в Стокгольме делали всё возможное, чтобы заинтересовать шведский двор в браке Карла с датской принцессой Софией Хедвигой. Разумеется, что за этими упорными попытками лежали династические мотивы. Ведь Карл XI был женат на датчанке, и дворы двух стран были заинтересованы в том, чтобы оба королевских дома вновь укрепили узы для смягчения напряженности между государствами. София Хедвига была Карлу кузиной и, как утверждалось, походила на его маму Ульрику Элеонору, как по характеру, так и внешностью, что рассматривалось в качестве её преимуществ. Но всё кончилось тем, что Карл посчитал себя ещё слишком молодым для супружества. Кроме того, речи о женитьбе на Софии Хедвиге вообще идти не могло ещё и потому, что она была на пять лет старше его.
Окружение короля с беспокойством смотрело на отсутствие у него интереса к женщинам. Во-первых, нужно было обеспечить престолонаследие, а, во-вторых, для брака существовали и политические причины. Когда придворный медик Урбан Йерне попросил Карла «подумать о своём и других благополучии», он коротко ответил: «Я ещё не гожусь для этого». Граф Аксель Вахтмейстер подозревал, что король возможно является импотентом, поскольку «он не испытал любовного удовольствия, что в возрасте короля было совершенно противоестественно». Йерне удостоверил, что дело было не в этом, и предложил попробовать дать ему средство, усиливающее половое влечение. Но здесь столкнулись с проблемой того, что Карл решительно отвергал любые лекарства вообще. Поэтому решили подсунуть этот любовный эликсир, воспользовавшись моментом, когда ему растирали мазью грудь – единственный метод лечения, который он разрешал. Таким образом, в решении вопроса о женитьбе дозволялось всё – в том числе и обман короля. И Вахтмейстер, и Йерне опасались, что он никогда не женится и в будущем «посвятит себя государственным делам». Вряд ли они могли даже полагать, насколько правы они были в своих опасениях. А задумка с любовным эликсиром так и не прошла.
Другие брачные планы были успешнее. В середине апреля 1698 года в Стокгольм приехал родственник Карла герцог Фредрик Гольштейн-Готторпский. После долгих переговоров стороны пришли к соглашению о браке между герцогом Фредриком и Хедвигой Софией, старшей сестрой Карла. В детские годы Хедвига София была единственной равной по годам товарищем Карла в играх, и они по-прежнему были близки друг другу. При помолвке юный король пообещал глубоко тронутой и несколько напуганной Хедвиге Софии: «Будь спокойна, дорогая сестра! Пока ты жива, ты не в чем не будешь испытывать нужды!» Эти слова были наполнены более глубоким содержанием, чем можно было предполагать. К тому же этот брак делал ещё более прочными уже существующие связи между герцогством и шведским королевскими домами, что вскоре должно было получить большое политическое значение.
Двадцатилетний герцог Фредрик был человеком бесстрашным и чрезвычайно изобретательным по части игр и времяпрепровождения. Вскоре он стал вовлекать юного короля в свои проказы и шалости. С учетом присущего Карлу инстинкта к соревновательности и желанию испытания крайностей, увлечь его за собой было не так трудно. И вскоре инициатива в организации различного рода подобных авантюр перешла к Карлу. А Фредрик стал для Карла братом, которого у него никогда не было.
Понятно, что оба любили охоту. В частности, они стреляли лосей в Юргордене (ныне – парк и музей под открытым небом в центральной части Стокгольма) и устраивали загоны на волков и медведей в саду замка Карлберг. Охотились также на зайцев — в государственном зале Королевского дворца. Медвежья охота – помимо трудных верховых поездок – была одним из любимых занятий Карла, но обычная ружейная охота не являлась для него достаточно привлекательной. Предпочиталось, по старым крестьянским обычаям, использовать сети, копья, дубины и вилы.
Они лишали зверей жизни также и другими, ещё более оригинальными способами. Когда герцог Фредрик помянул Карлу, что он как-то одним ударом сабли отсёк голову теленку, король тоже захотел это попробовать и послал за телятами, овцами и собаками. После этого высокие господа наслаждались несколько дней этой жуткой забавой в собственных покоях Карла в королевском дворце. Кровь текла ручьями, и через окна выбрасывались отрубленные головы, что «вызвало глубокое возмущение у народа, который видел это».
Как уже говорилось, в официальной обстановке король был замкнут и молчалив, но, попадая в более неформальную атмосферу, он становился совсем другим человеком. «В частной жизни он чрезмерно весёлый и увлекающийся. То он толкнет одного, то сорвет парик с другого», рассказывал французский посол граф d’Avaux в марте 1698 года. Это сторона его характера особенно проявлялась при его общении с Фредриком.
10 мая 1698 года дождливым вечером оба правителя отправились на Риддархольмен и повыбивали стекла в окнах дома главного маршала Юхана Габриэля Стенбока. Разрушения продолжались и на следующий день, когда они разнесли в щепки скамьи в молитвенном зале королевского дворца. Похоже, что Стенбок был любимым объектом для их шутливого настроения. «То сорвут с него парик, то поломают его саблю и прочее», рассказывает очевидец. Однажды они выбросили его шляпу через окно, и прежде чем её принесли назад, юные правящие особы порезали её на кусочки. 58-летнему Стенбоку не оставалось ничего другого, как только благодарить и кланяться, когда ему вернули её.
Несколькими неделями позже они были на охоте и вернулись в Стокгольм в одиннадцать часов вечера, «проезжая с громкими криками по улицам». Карл сидел впереди на лошади, а сзади него – Фредрик, на котором из одежды была только рубашка; оба с обнаженными саблями. За ними следовала свита – десять молодых аристократов – тоже только в рубашках.
Через несколько дней настал черед ещё одной выходке, когда в Хумлегордене (парк в центральной части Стокгольма) проводили торжественный ужин. Поощряемый Фредриком, Карл приказал привести туда жеребца и кобылу, которых затем на глазах у Хедвиги Элеоноры и принцесс совокупили. Старой вдовствующей королеве, говорят, стало после этого так плохо, что она уехала из парка во дворец, не дождавшись окончания ужина.
Призвать короля к разуму не удавалось. Когда генерал-майор Карл Густав Реншёльд, которого рассматривали как одного из его фаворитов, выбрал случай, чтобы попытаться поговорить с королем, тот, внешне совершенно невозмутимый, ответил, что если ему не нравится его поведение, то Реншёльду лучше тогда вообще уехать из Стокгольма.
А когда член совета Ларс Валленстедт осторожно указал на то, что «подданные очень озабочены уличным шумом по ночам, и они опасаются, как бы с Его Величеством что-нибудь не случилось», Карл, с презрением, ответил:
Чтобы вознаградить тебя за посредничество, скажу, что говорит о тебе народ. А они говорят, что ты самая большая каналья в Швеции, и что я должен повесить тебя на первом попавшемся дереве.
С этого дня Валленстедт, преданный слуга Карла XI и один из самых яростных защитников самодержавного правления, попал в немилость к королю.
Таким образом, многие были возмущены буйным поведением юного короля. И не только потому, что он так себя вёл, но и потому, что это поведение стоило также и денег. Особенно щедр он был по отношению к герцогу Гольштейн-Готтропскому и его двору. Когда Фредрик и Хедвига София сочетались браком, они получили от Карла свадебных подарков на 400 тысяч серебряных далеров. В высших кругах с тревогой наблюдали за тем, как разбазаривает новый король государственную казну, которую с трудом наскреб его отец путем изъятия дворянской собственности и экономии на всём.
В период с 1698 по 1700 годы за счет устройства балов, маскарадов, рыцарских поединков и других мероприятий произошло оживление ранее скучной жизни шведского двора. Вдохновение получали от стиля той жизни, которой жил в Версале двор Людовика XIV: «Его Величество проявляет большое любопытство к тому, чтобы знать всё, что касается французского двора», пишет Никодемус Тессин, который как раз и отвечал за устройство подобных мероприятий. Праздники сменяли друг друга, особенно когда в городе находились герцог Гольштейн-Готторпский и его супруга Хедвига София. Получал удовольствие и сам Карл: «Король находит такое большое удовольствие в этих развлечениях, какое вряд ли находит другой правитель в мире». 27 июля 1699 года проводился маскарад, на котором король появился в костюме боцмана, подполковник Аксель Спарре был переодет в торговку с большой корзиной вишен, лейтенант гвардии Густав Хурн – «мавром», а граф Тумас Полус – «в замше, в шапке из выдры с двумя длинными желтыми ушами».
Карл XII приказал к тому же пригласить в Стокгольм группу французских актеров для того, чтобы они дважды в неделю давали представления для двора. Такого не случалось со времён королевы Кристины. Но многим, особенно тем дворянам, земли которых были отобраны государством, расточительная жизнь двора бросалась в глаза. В течение марта-августа 1698 года королём на развлечения было взято из государственной кассы около миллиона серебряных далеров. Расточительность Карла вызывала большую озабоченность ещё и потому, что неурожаи последних лет сопровождались возросшими расходами и снижением доходов в казну. Содержимое государственной кассы таяло с тревожной быстротой.
Король мог веселиться и без помощи Фредрика. Ему нравилось подшучивать над слугами. Леонхард Кагг рассказывает в своем дневнике, что когда он во время ужина «подавал на королевский стол студень из свиных ножек, подошел король и выбил из моей руки тарелку». Возможно, что у Кагга были проблемы в том, чтобы увидеть в этой проделке её юмористическую сторону.
Одному из пажей тоже было нелегко заставить себя рассмеяться, когда король, сидя за столом, постреливал вишнёвыми косточками и попал ему в глаз. То, что вместе с ним сидело изысканное общество, не имело для него никакого значения – выходки все равно продолжались. Вместе с графами Юльденстолпе, Фалькенбергом, Бунде и Пипером за одним ужином в ноябре 1698 года король развлекался тем, что разрубал при помощи ножа яблоко. Тому, кому не удавалось сделать это с первого удара, полагалось в виде «штрафной» выпить одним разом большой бокал белого вина с сахаром.
Карл, как уже говорилось, не мог противостоять соблазнам. Однажды на озере Мэларен он вместе с другими, среди которых был телохранитель Арвид Хурн, проводил учебный морской бой. Вместо настоящих пушек использовались большие пожарные водометы, а мушкеты заменяли ручные водяные насосы. Хурн находился в маленьком ялике, когда Карл начал его обстреливать. Вскоре ялик наполнился до краев и пошел ко дну. Хурн выпрыгнул в воду и поплыл вокруг королевской яхты. Карл, который так и не научился плаванию, спросил его: «Ну что, плавать — это трудно?» Хурн провокационно ответил: «Да, особенно тем, кто боится». Большего и не требовалось для того, чтобы Карл тот час же и, совершенно не раздумывая, бросился в воду. Лейтенант Хурн схватил его и тем самым спас жизнь королю.
Другой известный случай произошел августовским вечером 1699 года. Король привёл на ужин прирученного медведя, который с большим аппетитом съел искусно сложенную посредине стола пирамиду из всяких яств, а затем выпил чуть ли не трехлитровый кувшин красного вина. Естественно, медведь захмелел, после чего забежал на чердак и выпал через окно во внутренний двор дворца, в результате чего сломал спину и через три дня испустил дух.
Это было время постоянных соблазнов и испытания границ дозволенного. Так в феврале 1699 года, например, было устроено катание на санках в Кунгсёре. Для того чтобы санки ехали быстрее, Карл распорядился полить горку водой, которая вскоре превратилась в лёд. Затем наверх затащили большие деревянные сани, и все заняли в них свои места. Управлял санями граф Густав Лиллие, за ним шестнадцатилетний король и 45-летний гофштальмейстер Густав Хорд. Сзади на полозья встали граф Карл Густав Врангель и камергер Аксель Хорд. Оттолкнувшись, помчались вниз. Водитель вскоре потерял управление и, чтобы не поломать ноги, задрал их вверх. Затем под крик и хохот сани врезались прямо в стоящий у проселочной дороги столб, и все полетели из них вверх тормашками. Король остался цел и невредим, но двое из его спутников всё же получили легкие ранения.
Не была чужда молодому королю и карточная игра на деньги. Вечером 23 сентября 1699 года он проиграл 29 дукатов генерал-майору Карлу Густаву Реншёльду. А 21 октября поспорил на 100 дукатов с герцогом Фредриком о том, что он проедет верхом до Карлберга быстрее, чем пробежит скороход, несмотря на фору в полдороги, которую он ему давал. И король выиграл спор.
Вряд ли можно себе представить, что эти безумные выходки молодого короля оставались без внимания. Конечно, нет. Всё это время зарубежные дипломаты в Стокгольме информировали свои столицы о том, что происходит при дворе. И картина, которая передавалась в Европу, говорила об очевидно незрелом и безответственном юном шведском самодержце. Всё это могло привести к серьезным последствиям.
Но на самом деле Карл, наряду с играми и развлечениями, уделял много времени и другим делам. Даже в эти буйные дни молодости он не забывал о своем долге.
Помимо работы в 1697-1700 годах вместе с Пипером и Полусом над вопросами внутренней и внешней политики, он также участвовал в заседаниях королевского совета, решая проблемы юридического характера. Так, под его председательством за два с половиной года было проведено 157 заседаний совета, который собирался трижды в неделю, работая с восьми утра до полудня. А ведь Карл принимал участие только в его отдельных специальных заседания, например, в связи с визитами герцога Гольштейн-Готторпского или при подготовке своих продолжительных поездок. Совет также выполнял функции высшей судебной инстанции страны, и сюда поступали дела из Верховного суда. В присутствии Его Величества зачитывались дела, и он выслушивал, как восемнадцать опытных советников оценивали совершенные преступные деяния, а потом участвовал в вынесении решений по ним. Дела могли касаться всего – от дуэлей и детоубийства до наполненного суеверием общения под прикрытием поздней вечери. Большей частью он с интересом наблюдал за ходом продолжительных заседаний, хотя и не всегда брал слово. Иногда, однако, юный председатель не мог сконцентрироваться на каком-нибудь вопросе, в связи с чем он время от времени просил вернуться к его рассмотрению с самого начала, поскольку не мог уяснить «как это всё вяжется друг с другом».
От своей матери он унаследовал сильное чувство справедливости, которое сейчас в комбинации с его религиозным воспитанием выражалось в виде выносимых им приговоров. Часто он искал опору в своих решения в Библии, предпочтительно в заповедях о наказаниях, прописанных в Моисеевом Пятикнижии – на сегодняшнем языке — «Законе Божьем». Карл не видел проблем в применении этого «Закона», который не был привязан ко времени и относился ко всем без исключения христианам мира.
Если речь шла не о нравственном преступлении, то по большей части он склонялся к тому предложению, которое предполагало более мягкое наказание – тогда он не боялся отклонить самое строгое наказание, предусмотренное «Законом Божьим». Но не наоборот. Вот как, например, проходило рассмотрение дела Юхана Шрёдера. Этот гвардеец предстал перед судом по обвинению в двойном прелюбодеянии, то есть, будучи женатым, он имел близкие отношения с чужой женой. Члены совета приводили одно смягчающее обстоятельство за другим, но король настаивал на вынесении Шрёдеру смертного приговора. Председатель Верховного суда Габриель Фалкенберг подчеркивал, что в любой другой христианской стране за такое преступление не наказывают смертью, и такова уже много лет была практика и в Швеции. Другой член совета указывал на то, что все характеристики, данные этому солдату его начальниками, говорили, что он был хороший человек, и что случившееся было лишь досадным исключением. Но так как Карл буквально толковал заповеди о наказаниях, изложенные в Моисеевом Пятикнижии, то он твердо стоял на том, что Шрёдер должен быть казнен: «Грех потому нельзя прощать, что это прославит его; и поэтому он должен понести наказание за свои грехи, и тогда Закон Божий в этом деле восторжествует».
Не помогло также и обращение графа Юльденстолпе о замене смертной казни на более мягкое наказание. Король полагал, что Шрёдер должен быть лишен жизни, поскольку «Закон Божий говорит, что прелюбодеи и прелюбодейки должны умереть». Единственное смягчение в наказании, на которое шел шестнадцатилетний король, состояло в том, чтобы преступника расстреляли, что считалось «приемлемым» видом смерти, поскольку давало возможность избежать плахи.
Даже «соучастница» Шрёдера, солдатка Черстин, была приговорена к смертной казни. И, противореча существующей практике, Карл отклонил прошения обоих о помиловании.
Но король мог также быть и милостив.
Карл Хиндрих Хорд, молодой кавалерийский офицер благородного происхождения, влюбился в Элин, дочь бедного безземельного крестьянина. Они хотели пожениться, но на это у них не было позволения, поскольку родители Хорда отказывались дать своё согласие, требуемое по церковным законам. Тогда молодая пара отправилась в норвежский городок Фредриксхальд, чтобы обвенчаться там, но без паспортов их не пропустили через границу. И, чтобы не возвращаться назад несолоно хлебавши, они уговорили одного драгуна обвенчать их на постоялом дворе вблизи границы. После чего они поехали домой. Хорд сфабриковал документ, подтверждающий, что, якобы, они поженились в Фредриксхальде. Дело открылось, и было передано в местный суд, потом — в суд второй инстанции, но затем его рассмотрение было прервано, поскольку все замешанные в нём оказались недосягаемы. Через десять лет Элин и драгун объявились – Хорд в это время находился за границей – и заявили о своем желании понести своё наказание. Элин с Хордом за эти годы обзавелись детьми. Верховный суд передал между тем дело на рассмотрение Его Королевского Величества, так как в законах страны не говорилось, как следует поступать суду в таком случае.
Уже с самого начала Карл XII дал ясно понять членам совета, что он на стороне обвиняемых: церковные власти, заявлял он решительно, «не имеют права отвергать факт венчания». Не помогли изменить его мнение и ссылки Пипера на желание родителей найти своему сыну жену «получше»; Карлом руководило чувство справедливости, и он подчеркивал, что Хорд «был взрослым мужчиной, и родители не имели права отказывать ему в выборе в жены той, которая ему нравилась».
Хорда, поскольку он отсутствовал, нельзя было судить, но драгуна посадили на четырнадцать дней на хлеб и воду в качестве церковного наказания за то, что незаконно взял на себя право венчания, за которую к тому же ещё и взял плату. Король согласился с таким решением, но и то с некоторой оговоркой: «ради сохранения порядка, конечно, необходимо его наказать, чтобы другим было неповадно, но это совсем не грех, что он прочитал над ними благоговейные молитвы». А уж когда члены совета высказались за то, чтобы наказать и Элин, посадив её в тюрьму на те же хлеб и воду, то тут Карл им отказал, и она была освобождена.
Возможно, что семнадцатилетним регентом руководило не только абстрактное чувство справедливости, когда он вынес такой приговор по делу благородного офицера и бедной крестьянской дочери. Может быть, он чувствовал некое сопереживание с обвиняемыми; может быть, к тому же он и сам мечтал о том, что когда-нибудь женится, но не по династическим причинам и не ради блага государства, а по любви?
При рассмотрении большинства дел король проявлял себя убежденным сторонником равенства всех перед законом. Как-то один из членов совета походатайствовал об освобождении от прогона через строй капрала Уседома за избиение солдата на основании его принадлежности к благородному сословию. На это Карл отвечал, что ни имеет никакого значения «благородный он или нет». И капрал был приговорен к девяти прогонам через строй и штрафным работам в тюрьме Марстранд.
Он, как его отец и многие образованные шведы, был принципиальным противником пыток или допросов с мучениями, как это тоже называлось. Прежде всего, он указывал на опасность того, что некоторые невиновные могут принять на себя вину и будут осуждены на смерть лишь только ради того, чтобы избежать пыток. Поэтому он провозгласил, что «из-за неясности дела лучше отпустить виновного, чем наказать невиновного». Однако при определенных предпосылках Карл мог также дать согласие на разрешение пыток. Если, например, вор признаёт кражу, но отказывается сказать, где находится краденное, к нему, чтобы выведать признание, могли быть применены пытки. Король также мог пойти на то, чтобы посадить обвиняемого в так называемую черную тюрьму, если доказательства были отягчающие. Это делалось для того, чтобы заставить его признать свою вину, поскольку отбывание наказания в «черной тюрьме» рассматривалась в качестве очень жесткого, и, на деле, приравнивалось к пытке.
Самой большой проблемой в шведской внешней политике с 1698 года до начала 1700 года был вопрос о Гольштейн-Готторпе. Корни его имеют как исторические, так и личные причины.
Ещё со времен Карла Х Густава отношения между герцогством и Швецией были хорошие. Гольштейн-Готторп было своего рода вассалом по отношению к Швеции. Для Швеции же наличие «обходной дороги» давало возможность держать Данию под постоянно нависающей над ней угрозой шахматного «шаха», а для Гольштейн-Готторпа – давало защиту от поползновений Дании быть поглощенной ею. Датский король, очевидно, был не вполне удовлетворен такой ситуацией. Кристиан V, а с 1699 года сменивший его Фредрик IV, если и не стремились включить герцогство в состав Дании, то, во всяком случае, пытались крепче привязать его к своему государству. Прежде всего, их раздражало то, что герцог строит укрепления и держит в герцогстве регулярную армию.
Родственные связи между шведским и гольштейнским дворами были очень сильны. Хедвига Элеонора, жена Карла Х Густава, была родом из Гольштейна, а Хедвига София, сестра Карла, – замужем за самим герцогом. Кроме того, тесные отношения Карла с Фредриком вылились в то, что герцог приобрел значительное влияние на шведскую внешнюю политику. Король питал сильное доверие к Фредрику и охотно шел ему навстречу – а тем самым и свой сестре – даже по вопросам большой политики.
Воодушевленные известием о смерти Карла XI, датчане в мае 1697 года ввели свои войска в Шлезвиг и разрушили гольштейнские оборонительные укрепления. Это вызвало тревогу и озлобление в Стокгольме. Как и ожидалось, Карл XII полностью встал на сторону герцога в его требованиях на право строить такого рода укрепления и иметь свою армию. Начались переговоры с императором в Вене и морскими державами с целью достижения мирного решения проблемы. Они шли весьма успешно, когда вдруг в дело решил вмешаться сам Карл XII.
В ночь на 15 июня 1699 года Карл выехал из Стокгольма для встречи с Хедвигой Софией и её мужем герцогом Фредриком в Истаде (город-порт на южном побережье Швеции), куда он прибыл через пять дней. Супруги должны были приехать из Германии, но когда Карл уже на месте узнал, что они ещё даже не трогались в путь, он уехал в Мальмё (город на юге Швеции, ныне – третий по величине), побыл там два дня и возвратился назад в Истад.
Для того чтобы чем-то развлечь короля, пока он ожидал герцога с женой, 30 июня были устроены «скачки за гусем». Это была старинная игра, широко распространенная в Западной Европе – но, однако, не в Швеции. Живой гусь с намазанной мылом шеей подвешивался вниз головой на перекладине. Участники соревнования должны были галопом проскакать под ней и попытаться на ходу ухватить гуся за шею и оторвать ему голову.
Карл не участвовал в этой забаве, но присутствовал здесь только как зритель и к тому же вручал награды. По два дуката от короля получили молодые барышни, которым удалось на ходу оторвать голову гуся, мужчинам выдали по дукату.
Вечером король пригласил участников соревнования к себе домой – он занимал квартал на улице Эстергатан. Были поданы вино и закуски, после чего гости веселились сами и развлекали высокого хозяина, исполняя танцы губернии Сконе и играя в местные игры. Праздник продолжался всю ночь.
Через несколько дней прибыли Фредрик и Хедвига София. Это была милая встреча, даже несмотря на крайнюю серьёзность основной цели визита герцогской пары в Швецию. Фредрик нуждался в помощи Карла.
7 июля король и его гости выехали в Стокгольм. По пути ими было принято весьма важное решение. Герцога Фредрика очень беспокоило положение, создавшееся у него дома в Гольштейн-Готторпе. Речь шла о разрушенных датчанами фортификационных укреплениях. Не мог бы король Карл помочь ему войсками для защиты проведения работ по их восстановлению? Не советуясь ни с Бенгтом Оксеншерной, ни с канцелярией, ведавшей внешнеполитическими делами, ни с другими советниками – возможно только за исключением Пипера – Карл принял своё решение: само собой разумеется, он дает согласие на просьбу зятя и своей сестры. Оба юных правителя, вероятно, надеялись, что войны можно избежать, но если датский король не примет во внимание право герцога на строительство укреплений на своей собственной территории, тогда «да», тогда Швеция будет готова послать войска на защиту Гольштейн-Готторпа. А уж Карл за этим проследит.
Сразу по прибытию в столицу Карл XII отдал приказ о направлении в Гольштейн значительного количества войск для оказания помощи при восстановлении укреплений. Только лишь через две недели – когда часть шведских войск уже была на марше – членов коллегии официально оповестили об этой договоренности. Решение Карла и то, что они были поставлены перед уже свершившимся фактом, вызвало у них крайнюю озабоченность и попросту ошеломило их. Особенно был этим возмущен президент коллегии Бенгт Оксеншерна. Он считал, что эта мера рискованна уже тем, что может вызывать возмущение в Европе, поскольку по решению этой проблемы шли переговоры, возглавляемые самим королём. Но ни Оксеншерна, ни прочие члены совета уже не имели мужества высказывать по этому поводу свою точку зрения. Единственное, что они ещё могли сделать, – это только лишь жаловаться друг другу на полное подминание под себя власти юным королём.
Датчане сразу же восприняли факт направления шведских войск в Гольштейн как неслыханную провокацию. Зарубежные дипломаты в странах Северной Европы предсказывали, что в самое ближайшее время между Швецией и Данией разразится война.
Решение Карла XII всколыхнуло европейские государства. Все ясно понимали, что шведские войска вошли на территорию герцогства по приказу. При этом Людвиг XIV, в частности, не считал, что правда была на стороне Карла XII, поскольку для улаживания конфликта между Данией и герцогом Гольштейнским уже даже были назначены посредники, и поэтому Карлу следовало бы подождать с таким шагом. Людвиг XIV писал возмущенно в августе 1699 году, что это решение «в высокой степени направлено на развязывание войны в Северной Европе». К концу жизни французский монарх вдруг стал прорицательным.
Два шведских пехотных полка – всего 2400 человек – высадились в Северной Германии и двинулись обходным маршем в сторону Гольштейна. Их задача состояла в том, чтобы датчане не мешали восстановлению герцогских укреплений. А 21 октября 1699 года в Пеенемюнде в шведской Померании высадились ещё четыре полка. Таким образом, теперь здесь находилось более 7000 человек, готовых прийти на помощь герцогу. Карл XII был убежден, что эта демонстрация силы напугает датского короля. Но Карл пока ещё пребывал в неизвестности о том, что помимо датского Фредрика IV, у него есть и другие враги, и вот они-то как раз и готовятся к совместному удару по Швеции.
Уже давно среди соседних государств существовало объединяющее их широко распространенное раздражение шведскими великодержавными претензиями. Швеция постепенно подминала под себя всё больше и больше областей вокруг Балтийского моря. Это началось ещё во времена Эрика XVI, когда после развала Тевтонского ордена жители эстонского Ревеля (ныне это Таллин) обратились к шведам с просьбой о покровительстве. За этим обращением лежали, в том числе, и экономические причины — русские перенесли свои торговые операции в Нарву, и жители Ревеля, тем самым, лишились получения значительных доходов. На следующий год в Эстонии высадились шведские войска, что и положило начало эпохе шведской великодержавности.
В течение последующего столетия, вплоть до 1660 года, Швеция значительно расширила свои границы. Россия потеряла Ингерманландию и Кексгольмскую губернию. У Польши была отобрана Лифляндия. У Германии – районы, граничащие с Померанией, часть нижней Померании, Штеттин, Висмар и Верден, а так же острова Рюген, Узедом и Волин.
Для шведской экспансии были разные причины. Прежде всего, за этими захватами лежали вопросы большой политики; задача состояла в том, чтобы путем создания буферной зоны против врага обеспечить безопасность своего государства. Но вряд ли они могли быть реализованы, если бы не слабость соседних государств. Россию, Польшу и Германию сотрясали внутренние раздоры, в XVII веке была ослаблена и Дания. Другие побудительные причины носили торгово-политический характер. Путем быстрого превращения Балтики во внутреннее шведское море государство могло бы добиться больших экономических выгод. А военно-финансовые соображения давали подпитку тенденции, направленной на то, чтобы война, раз начавшись, постоянно продолжалась. Экономически было невыгодно и разорительно содержать на своей территории большую наемную армию. Проще было прокормить её, воюя на чужой территории. Определенную роль играли и общественные условия. Война давала возможность дворянам к обогащению, которое дома было недостижимо, так как относительно сильный класс шведского крестьянства противостоял чрезмерной его эксплуатации со стороны дворян и аристократии. И, наконец, основное объяснение причин шведской экспансии можно отнести на счет самих королей Швеции. Без таких личностей, как Густав II Адольф и Карл X Густав, развитие событий выглядело бы, вероятно, совсем иначе.
Расширение Швецией своих границ шло, прежде всего, за счет территорий Дании и Норвегии, которые потеряли при этом провинции Сконе, Халланд, Бохуслэн, Емтланд и Хэрьедален, а также острова Готланд и Ёсел. Король Кристиан V и кронпринц Фредрик мечтали о реванше и возврате к тем временам, когда пролив Ёресунд был «рекой, протекавшей во владениях датского короля».
Стремление вернуть то, что было утрачено в пользу Швеции, существовало также с давних времен и в России, и в Польше. Эти надежды после смерти Карла XI начали принимать всё более конкретные формы. В сообщениях дипломатов говорилось о том, что Швецию поразило несколько неурожаев и страна ослаблена внутренними неурядицами. Кроме того, на троне сидел молодой, безответственный и неопытный правитель. В Дании, России и Саксонии-Польше полагали, что пришло самое подходящее время для нападения на неё.
Инициативу организации совместного удара по Швеции взяла на себя датская сторона в ходе зондирующих переговоров с Россией. Вскоре в этот заговор была втянута и Саксония-Польша.
Решающая встреча состоялась 31 июля – 3 августа во дворце, находящемся в деревушке Рава, недалеко от польского города Лемберг (ныне — Львов). Русский царь как раз направлялся домой по пути из своей долгой ознакомительной поездки по Западной Европе – т.н. великое посольство, — когда он впервые встретился с польским королем.
Эта была встреча двух коронованных харизматичных особ.
Царь Пётр («Великим» его стали называть после 1721 года) был во многих отношениях весьма примечательной фигурой. Он не походил на своих предшественников ни внешне — его рост был свыше двух метров, ни своими взглядами или образом жизни. Венгерский примас, кардинал Коллонитц, дал ему такую яркую характеристику после встречи в 1698 году:
Царь – высокий молодой человек в возрасте между двадцати восьмью и тридцатью годами, смуглокожий, гордый и серьезный, с очень выразительной мимикой лица. Левый глаз, левая рука и левая нога были поражены в свое время ядом, которым его пытались отравить при жизни брата, но от этого остались только лишь застывший взгляд и непрекращающиеся подергивания руки и ноги. Чтобы скрыть их, он сопровождает эти непроизвольные судороги постоянными движениями всего тела, что многими людьми в тех странах, где он бывал, приписывается к его природным чертам, но на самом деле является искусственным. Он обладает острым и подвижным интеллектом, манеры скорее образованного человека, чем варвара. Путешествие в большой степени способствовало повышению его образования, эта разница между началом и завершением поездки поразительна, хотя всё ещё проступает его врожденная неотесанность, прежде всего в обращении со свитой, которую он держит в ежовых рукавицах. Он обладает знаниями истории и географии, и хотел бы их повысить, но его наибольший интерес – это море и корабли; этими вопросами он занимается собственноручно.
Своеобразными чертами характера обладал и Август II – крепкий 28-летний человек с голубыми глазами, большим носом и невероятными лохматыми бровями. Природа наградила его неумеренным сексуальным аппетитом; говорят, что у него было 354 ребенка от почти что такого же числа женщин. Своё второе имя — Сильный – он получил за свою невероятную физическую силу; ходили слухи, что он мог руками согнуть пополам подкову. По наследству он стал курфюрстом Саксонии, одного из самых могущественных княжеств германо-римской империи. С 1697 года он стал также именоваться королем Польши, той страны, которая находилась в союзе с Литвой. Короли в Польше были выборные, и Август занял трон, благодаря искусному использованию взяток и обещаний.
Оба правителя сумели хорошо сойтись друг с другом и в течение нескольких пьяных вечеров новоиспеченные друзья смогли объединиться в мысли о нанесении совместного удара по Швеции. Это был амбициозный, хотя и опасный проект, но момент казался им подходящим. Ведь новому шведскому королю было всего пятнадцать лет – разве он мог что-нибудь противопоставить этим двум опытным мужчинам? Цель Августа состояла в присоединении шведской Лифляндии к Польше, а Пётр стремился к выходу в Балтийское море. Кроме того, у Петра были далеко идущие планы замены монархии в Швеции на республику, «поскольку республики были менее опасны для своих соседей».
Но конкретных планов нападения на Швецию пока ещё не существовало. И не ясно, привел бы к чему-нибудь этот более или менее аморфный сговор, если бы не Паткуль.
Лифляндский дворянин Юхан Рейнхольд Паткуль происходил из рыцарей Немецкого ордена. Он был интеллигентен, хорошо образован и знал несколько языков. Кроме того, ему были присущи честолюбие, амбициозность и темпераментность. Избранный представлять лифляндское дворянство в его протестном движении против «редукции», вошёл в конфликт с Карлом XI. В 1694 году за эти действия, в его отсутствии, был приговорён к «лишению чести, имени, правой руки и жизни». После чего он был вынужден жить, странствуя по Европе и скрываясь от «шведского правосудия».
Всё время, находясь в бегах, Паткуль вынашивал планы мести. Он сам и лифляндское дворянство были слишком слабы для борьбы с режимом в Швеции, но ведь всегда была возможность действовать в качестве посредника для более мощных сил ради осуществления своей цели – свободной Лифляндии, т.е. управляемой лифляндской аристократией и дворянством. В начале 1699 года он вступил в контакт с Августом и представил свои планы объединения Лифляндии с Польшей. Паткуль заверил Августа, что за ним стоит всё лифляндское дворянство, готовое подняться по первому его зову. Выбросить шведов из Лифляндии было вроде простым делом – благодаря сообщениям дипломатов вся Европа знала, что юный шведский король больше всего интересуется спаиванием медведей и отрубанием голов телятам. Август нашел его предложение привлекательным. Не исключалось, что в планы альянса против Швеции мог бы быть также втянут датский Фредрик IV.
Затем, по заданию Августа, Паткуль инкогнито в компании с одним дипломатом выехал в Копенгаген для переговоров. Датский король Кристиан V занимал выжидательную позицию и пока ещё не хотел связывать себя обязательствами о таком союзе. Но когда через несколько недель он умер, путь был свободен. Случилось так, как хотел Паткуль. В сентябре 1699 года новый король Дании Фредрик IV заключил тайный союз с саксонским курфюрстом Августом II. Фредрик и Август были кузенами по отношению к Карлу XII – что лишь подтверждает старую пословицу о том, что нет никого хуже родственников. Планом предусматривалось, что Август должен напасть на шведскую Лифляндию где-нибудь в январе или феврале 1700 года, сразу после того, как датчане пойдут на Гольштейн с тем, чтобы затем вторгнуться и в провинцию Сконе. Кроме того, они надеялись, что сумеют уговорить царя Петра напасть на шведские провинции в Прибалтике для того, чтобы расколоть силы Карла XII. Тройственный альянс против Швеции начал принимать конкретные формы.
Всё время, пока шли переговоры, интриганам удавалось сохранять хорошие мины при плохой игре.
Из Копенгагена дипломат Августа весной 1699 года направился в Стокгольм для того, чтобы заверить в искренности дружбы польского короля с кузеном Карлом. Шведов держали за полных дураков. В знак шведско-польской дружбы польский дипломат даже увез с собой в Польшу десять дорогостоящих шведских пушек.
В Швеции, конечно, ходили слухи о том, что царь и Август вынашивают злонамеренные планы против страны, но, тем не менее, Карл XII, в соответствии с обычаем об обмене между правителями, направил в Москву свое посольство. Состоящее из 124 человек оно прибыло в Москву в июле 1699 года для того, чтобы подтвердить «вечный мир» между обеими странами. Петра одарили дорогими подарками, свыше сотни золотых и серебряных предметов, а также портрет Карла XII на коне. Все были довольны и рады, и в ноябре мир между Швецией и Россией был подтвержден. Царь, однако, не пошел на обычное при подписании целование креста. Шведы, которые не могли заставить царя присягнуть таким образом, были вынуждены принять его отговорку о том, что он уже сделал это, когда подтвердил мир при своем вступлении на трон. Пётр, вероятно, чувствовал, что за ним крепкий тыл. Не прошло и трех дней после отъезда шведов из Москвы, как он подписал договор с Августом о нападении на Швецию.
Паткуль, разумеется, постоянно был в контакте с русскими и вел всё более детальные переговоры с ними о практической подготовке к нападению на Швецию. К этому времени царь завершал неудачную войну России против Турции и чувствовал себя свободным к скорому переключению на Швецию. Петр, однако, не мог обещать своего участия в планируемом совместном нападении в течение весны 1700 года. Но был готов выступить, как только заключит мир с турками. 11 ноября 1699 года дружба Августа и Петра была подтверждена в польской Раве договором о совместном нападении на Швецию. Договор означал, что Россия получает свободу рук в Ингерманландии и Карелии.
Через несколько недель договор подписал и датский Фредрик IV. Тройственный альянс против Карла XII и Швеции стал свершившимся фактом. Цель его была ясна: три монарха, взявшие на себя обязательства, должны вернуть себе те земли, которые незаконно захватила в свое время Швеция. А сама Швеция, как великая держава, должна была быть сокрушена.
Карл XII находился в Кунгсёре, когда 6 марта 1700 года ему сообщили о том, что саксонская армия Августа Сильного в ночь на 12 февраля без предварительного объявления войны вторглась в Лифляндию. Внешне он не проявил никакой обеспокоенности и лишь только с небольшой улыбкой так прокомментировал это событие: «Скоро мы заставим короля Августа вернуться той же самой дорогой, которой он пришёл».
Вскоре после этого 20 марта король получил сообщение о вступлении датской армии в Гольштейн-Готторп. Карл лаконично констатировал, что стоит ему только взяться за дело, как всё образуется:
Странно, что оба моих кузена захотели войны. Ну что ж, пусть так и будет. Король Август нарушил слово, что же – прощай. Наше дело правое; Бог нам поможет. Я хочу сначала разобраться с одним, а потом поговорю и с другим.
Вопрос состоял только в том, с кем из них он собирался «поговорить» сначала. Известие о нападении Августа на Лифляндию внесло изменения в военную ситуацию. В течение всей зимы шведы готовились к посылке дополнительных войск в Германию с тем, чтобы они затем могли войти в герцогство и помочь герцогу в его борьбе против Дании. Но теперь Карл стоял на перепутье. Против кого первого следует ему обратить свою армию? Против Августа или Фредрика?